Когда их приглашали на обед, они должны были осторожно выяснить, кто собирается за столом, чтобы не возлечь до прихода старших, а по окончании обеда должны были первыми встать и уйти. Теперь понятно, насколько умеренным и скромным был их разговор за столом в присутствии старших.
1.10. За обедом старшие имели обыкновение исполнять под звуки флейты стихи, посвященные предкам, и часто призывали молодежь активнее им подпевать. Что может быть более прекрасно, более полезно? Молодежь воздавала надлежащие почести седым волосам, зрелому возрасту, который теперь поощрял ее к вступлению в активную жизнь. И какие еще Афины, какую философскую школу, какие чужеродные учения я предпочел бы этому домашнему воспитанию? Отсюда вышли Камиллы, Сципионы, Фабриции, Марцеллы, Фабии. И, сколько бы ни было иных светочей нашей империи, скажу лишь: пусть же сияют Цезари — самая прославленная часть небес.
2.1. Столь велика была любовь к родине, что за много столетий ни один сенатор не разгласил тайные сенатские постановления. Только Квинт Фабий Максим, и то по небрежности, рассказал о принятом в курии тайном решении об объявлении Третьей Пунической войны Публию Крассу>[111], встреченному на пути домой. Он помнил, что Красса тремя годами ранее избрали квестором, но не знал, что цензоры еще не причислили его к сенаторскому сословию, а это было обязательным условием для допуска магистратов в курию. Хотя это была вполне честная оплошность Фабия, он удостоился серьезного порицания со стороны консулов. Они полагали молчание наилучшим и самым безопасным основанием общественного устройства, не подлежащим никакому пересмотру.
А вот когда Эвмен, царь Азии и любимейший друг нашего Города, сообщил сенату о том, что Персей готовит войну против римского народа, об этом позволялось сказать во всеуслышание: и то, что он сообщил, и ответ сенаторов, но не прежде чем пришло известие о пленении Персея. Курия была сердцем содружества и глубокого доверия, укрепленным и защищенным со всех сторон благотворным молчанием, и если люди пересекали ее порог, они оставляли за ее стенами личные чувства, но обретали любовь к родине. Поэтому никто извне не смог бы услышать то, что доверялось там множеству ушей.>[112]
2.2. Как внимательно магистраты относились в прошлом к соблюдению величия римского народа и своего собственного, может быть показано еще и на таком примере. Среди прочих установлений по поводу поддержания величия они твердо придерживались правила: никогда не отвечать грекам иначе, как по-латыни. И действительно, даже самих греков они обязали отказаться от своего величайшего вклада — изящества речи и принудили разговаривать через переводчика, причем не только в нашем Городе, но и в Греции и в Азии, чтобы достоинство латинской речи получило бы признание у всех народов. И не потому, что нашим не хватает ученого обоснования, но потому, что во всяком деле, как считается, паллий должен уступать тоге, и не годится, чтобы вес и авторитет империи приносился в жертву привлекательной сладости букв.
