– Возможно, я ошибаюсь, – сказал Пуаро. – Да, вполне возможно, что я ошибаюсь. Я повидаюсь с доктором. Но, видите ли, у мисс Адамс были враги. В Америке все по-другому…
Он замолчал, но добрая Элис уже заглотнула наживку.
– Ой, я знаю, сэр. Я читала про Чикаго, про бандитов и все такое. Дурная это страна; не понимаю, почему полиция ничего с этим не делает. У нас полицейские совсем другие.
Слава богу, Пуаро не стал развивать эту тему, понимая, что островной патриотизм помешает Элис внять каким-либо доводам и объяснениям.
Его взгляд упал на маленький чемодан, даже не чемодан, а атташе-кейс, лежавший на стуле.
– Мисс Адамс брала вот это с собой, когда уезжала вчера?
– Она взяла его утром, сэр. Когда вернулась после чая, его у нее не было, но потом она принесла его.
– А! Вы позволите открыть его?
Элис Беннетт готова была позволить что угодно. Как и многими осторожными и подозрительными женщинами, ею можно было манипулировать с той же легкостью, что и ребенком, стоило ей преодолеть свое недоверие. Сейчас она согласилась бы на все, что бы ни предложил Пуаро.
Кейс оказался не заперт, и мой друг открыл его. Я подошел и заглянул ему через плечо.
– Видите, Гастингс, видите? – радостно пробормотал он.
Содержимое наводило на размышления.
В кейсе лежали коробка грима, два предмета, в которых я узнал вкладыши в обувь для увеличения роста примерно на дюйм, пара серых перчаток и завернутый в папиросную бумагу парик тонкой работы. Светлые волосы точно такого же оттенка, как у Джейн Уилкинсон, были уложены в такую же, как у нее, прическу с прямым пробором и локонами сзади.
– Вы все еще сомневаетесь, Гастингс? – спросил Пуаро.
До этого момента я сомневался. Теперь же все мои сомнения исчезли.
Мой друг закрыл чемоданчик и обратился к горничной:
– Вам известно, с кем мисс Адамс ужинала вчера вечером?
– Нет, сэр.
– Вам известно, с кем она обедала или пила чай?
– Насчет чая я ничего не знаю, сэр. А вот обедала она, я думаю, с мисс Драйвер.
– С мисс Драйвер?
– Да, с ее близкой подругой. У той шляпный магазин на Моффат-стрит, недалеко от Бонд-стрит. Называется «Дженевьева».
Пуаро записал адрес в своем блокноте под адресом врача.
– Еще одно, мадам. Вы можете вспомнить – что угодно, – что мадемуазель Адамс говорила или делала после своего возвращения в шесть вечера. Не показалось ли вам что-нибудь необычным или важным?
Горничная на минуту или две задумалась.
– Не могу сказать, чтобы я что-то заметила, – наконец заговорила она. – Я спросила у нее, будет ли она чай, и мисс Адамс ответила, что уже пила.
