Скомандовав, Копчёный по уцелевшей — правда, с провалившимися кое-где ступенями и без перил — лестнице устремился наверх. Взбежав, налетел на Бублика:
— А ну, кончай! Ты, падла, что?! Отоварился на военном складе?! Патронов у тебя что — хоть жопой ешь?! Недоумок грёбаный!
— Дак, Копчёный, я чо — я ни чо. Фраер с биноклем тут. Нас высматривал. А я чо — я по нём. Чтоб не отсвечивал. Дай, думаю, замочу.
— Замочил?
— Кажись, нет. Фраер, видать, битый. Сразу на землю и за угол. Перебздел, сука.
— Сам ты перебздел, Бублик! Как говнюк недоношенный! Где фраер?! Что, кроме бинокля, видел?! Или со страху совсем уделался?!
— Дак за этой хатой. Вон. Из-за угла. Солнце по стёклам зыркнуло.
— А ты увидел и сразу шмалять? Снайпер х…! Да до той хаты метров триста. Если не больше. Чёрный — ещё бы мог. Да и то — навряд ли. Только он, Бублик, умный. Пока ты, м…, не спугнул — он не стрелял. Да что с тебя дурака! Спрошу у Чёрного. А ты перейди к другому окну и зря — понял, падла! — зря не стреляй. Даже — в ответ!
Чёрный, Санька Чернышёв, в прошлой — до Референдума — жизни по милицейской лестнице к тридцати годам поднявшийся до «старлея», в настроении пребывал в минорном. Урки — вообще-то, приблатнённая шелупень — похоже, его достали. Особенно, Бублик — с его вечным «чо», с глупой ухмылкой на круглой, помятой роже, а главное, с невозможным, прямо-таки фантастическим непониманием складывающейся обстановки. Он, Чёрный, лазутчика заметил издалека, ещё на подходе к посёлку, следил за ним, обдумывая, что к чему, а этот рас…й почти что с четырёхсот метров вздумал палить из автомата! Когда с такого расстояния и из винтовки попасть непросто! Ладно бы ещё — на открытом месте! А так, конечно, противник дожидаться не стал: юркнул за угол и следит за ними! Раскрывшимися по-дурацки! И Копчёного, соответственно, бывший милиционер встретил весьма неласково.
— Слушай, Толян, благодари уж не знаю кого, что ещё жив. Ведь с твоей кодлой только палатки на рынке брать! А чтобы на серьёзное дело… у Седого, похоже, совсем уже туго с хлопцами — здорово Батька его прижал. Скоро, глядишь, изведёт окончательно.
Копчёный, не желая ссориться со своим единственным надёжным бойцом, подавил гнев и заговорил вполне спокойно:
— Ладно, Санёк, не возникай. С Бубликом я ещё разберусь. Сворочу ему рыло на сторону. Ты мне лучше вот что скажи: этот, по которому вы стреляли, что он за гусь по-твоему?
— По-моему, Толян, — несколько остуженный спокойствием Копчёного, примирительно ответил Чернышёв, — нам надо делать ноги. Этот, по которому Бублик — идиот! — стал палить, похоже, мужик серьёзный. Из спецназевцев или десантников.
