Оборотись! | страница 13



Оборотень подчинился, потому что Гена сунул кошачьей мордочке вторую сосиску. Именно эта его покорность и сбила Макса с толку.

Он опять воскликнул: «Что за ерунда?!» — и сунулся к одному из грифонов группы сопровождения Ричарда Фаренгейта. За что и поплатился. Раздалось сердитое шипение, хлопанье крыльев и крик Макса.

Наш котооборотень испуганно подскочил на всех четырёх лапищах.

И попытался взлететь.

Я повисла на подвеске.

Она резко сдвинулась. Не удержавшись за нее, я грохнулась на крышу.

А котооборотень с мявом приземлился на маленькие кошачьи лапки.

Да, у наших ног сидел испуганный и возмущённый Ричард Фаренгейт. За его ухом нелепо болталось орлиное перо, шерсть на спине встала дыбом, но он, давясь, уничтожал остатки третьей сосиски.

Мы с Геной настороженно огляделись. Грифоны нашей свиты легко и плавно взлетели и скрылись в небе. Как будто их и не было. Вот это да!

«Ну что, подшутила над котом? — подумалось мне. — Эх, кто же знал…»

Я отклеила скотч и сунула перо в карман, но тут же вспомнила:

— Макс кричал или мне показалось?

— Не показалось, — нахмурился Гена. — Полез дурак к этим чудищам. Вон там! — посветил он фонариком.

Искать долго не пришлось. Макс сидел на том же месте, где Гена его заметил, и зажимал рану на руке. Кровь просачивалась у него сквозь пальцы и капала на крышу.

— Ух ты, какой порез! — сказал Гена. — Тебе нужно к врачу. Давай помогу. Да вставай же!

— У него шок, — сказала я. — Держи кота, а я позову кого-нибудь.

— Не надо, — сквозь зубы сказал Макс. — Не надо, я сам.

Терпеть его не могу, но тут зауважала: он ни разу не застонал. Только со свистом втягивал сквозь зубы воздух и сквозь зубы же тихо бормотал что-то.

— Не валяй дурака, Макс. Позвони домой. Ты же кровью истечешь. У тебя есть с собой телефон?

Да у него, как потом мне сказали, был сильный травматический шок, он еле смог подать мне мобилку. Я позвонила, и скоро на крышу выбрался его отец и ещё один сосед из нашего подъезда.

Пока Макса уводили, я и Гена молча смотрели. Но как только остались на крыше одни, я скомандовала:

— Свети на прутья!

— На какие прутья? — не понял Гена.

— Да на прутья же! Вот тут!

Когда-то часть крыши нашего дома была отгорожена решёткой. Не знаю, зачем. Год назад некоторые решётки срезали. Но очень неаккуратно, кое-где торчал настоящий лес прутьев. Из них получились очень острые пики. А следы крови, которая накапала из раны Макса, начинались как раз недалеко от прутьев.

— Если нас спросят, скажем, что Макс наткнулся на прут, — объяснила я. — Никто его не кусал, понятно?