И тогда ситуация вырисовывается нешуточная: за выполнение задания я получу большие деньги, но сейчас у меня нет даже на хлеб. Если бы не Смилянич, не знаю, что я бы делал. Та сумма, что князь Дмитрий Прозоровский выручил за остатки батюшкиного имения, оказалась недостаточной для появления в столице, где велась совсем другая жизнь и требовалась другая экипировка. А Юрий тоже, судя по всему, не был богачом, к тому же я непонятно почему начал опасаться этого человека. Он за просто так и здорово живешь привез меня в Петербург, взял в денежное дело, познакомил со своей родственницей, красавицей Анной…
Ах, Анна, Анна!
Но все-таки, отчего это у Юрия такое расположение ко мне вдруг открылось? Оно вроде и хорошо, что открылось, сам я даже не дотащился бы до Петербурга. Нищий и беспомощный ты, князь Дмитрий, разве не так? Вдруг до слёз стало жаль себя. Лучше умереть, чем не попасть на очередной бал! Но этот прилив слёз сейчас же пропал. Его сменила бешеная улыбка: достану документы у курьера, стану гвардейцем!
И тут мои кисло-сладкие размышления прервались странными звуками, которые меня сначала немного испугали. Где-то очень близко кто-то плакал, по-детски всхлипывая.
Я почему-то был уверен, что в этом крыле никто, кроме нас с ключницей и девчонкой-служанкой, не проживает. Они мне показались не склонными к распусканию нюней. И тут — на тебе. Честно говоря, я невольно подумал о привидениях. Дом был большой, мрачный, даже снаружи производил неприятное впечатление. Если бы мне было где жить в этой старинной столице, я бы сюда и носа не сунул.
Выглянул в коридор — звуки плача стали громче. Какое, к черту, привидение? Наверняка у этого гуляки-поручика есть семья, и его маленькая дочь плачет от страха в своей мрачной комнате.
Я пошел на звуки и сказал:
— Эй, кто тут?
Плач стих, слышались только сморкания и тихая икота.
— С тобой все в порядке? — спросил я.
— Да, — ответил мальчишеский голосок.
Понятно, в эту часть мрачного здания забрел маленький сынишка поручика.
— Ну и хорошо, — сказал я. — Не плачь, я сейчас.
И вошел в комнату, из которой слышались всхлипы.
— Ничего я не плачу. А если и плачу, то вам какое дело?
Я в очередной раз чуть не раззявил рот. Потому что это был совсем не маленький сынишка, а совсем даже взрослая девушка. Рыженькая, с белесыми бровями и ресницами, с веснушками так густо покрывавшими ее личико, что они казались выпуклыми, словно гречневая крупа. Унылая была малышка… вернее, не совсем уж малышка, потому как всего на полголовы меня ниже. А платьице на ней было тускло-серое с заплатками на локтях. Служанка? Вполне может быть, а от мрачного дома и неприветливой ключницы заплачешь.
