Мы погружались в Ветхий завет, читали из Иисуса Навина или из книги Царств, из Паралипоменон. А потом на уроке отечественной истории он рассказывал нам о Восьмидесятилетней войне, о клубах дыма, окутывавших пушки, о ржанье боевых коней на полях сражений. И вот этот человек разговаривал с моим отцом. Как-то зимой в начале пятого мы шли с ним среди лугов к дому по узкой дорожке. Его величественная фигура, мундир, волнистая, безукоризненно уложенная седеющая грива и громоподобный голос произвели ошеломляющее впечатление на моих родителей. Учителю хватило одного довода, который он подкрепил двумя ссылками на Священное писание. То были притчи о талантах и о свече, накрытой сосудом. Отец сдался. Но поставил все же одно условие: во время летних каникул мне придется работать в саду. Вот так наш завуч разбил в пух и прах, причем его же оружием, Библией, моего богобоязненного отца.
Примерным учеником я был и в реальном. Мне в голову никогда не приходило прогуливать, издеваться над учителями или не выполнить домашнее задание. Я не хотел вот так просто распроститься с моим трудно добытым правом учиться дальше. Останься я на второй год или пожалуйся на меня кто-нибудь из учителей — это доказало бы моему отцу, что нет во мне тех талантов, на которые некогда намекал наш завуч, и в этом случае не видать бы мне школы как своих ушей. Тогда бы мне грозил сад. Но все это осталось позади, как только я получил аттестат. Не закапывать же теперь в огороде свои таланты. А куда дальше? Отец дал согласие на институт, если я пойду на врача или в вагенингенскую Сельскохозяйственную академию. Но душа моя не лежала к прикладным дисциплинам, я хотел стать ученым-биологом. После долгой борьбы он наконец примирился с мыслью о моем дальнейшем биологическом образовании как не с самой лучшей альтернативой искусству врачевания или какой-нибудь сельскохозяйственной специальности.
Так я стал биологом. Сначала нас, первокурсников, знакомили с разными биологическими отделениями. И вот однажды вечером мы оказались в чердачном помещении лаборатории на последнем этаже института, где нам продемонстрировали какой-то тканевый препарат. Лаборантка рассказала, что оранжевые культуры, которые мы видим, выращены из одной-единственной клетки лежкого сорта моркови. Этот примитивный препарат просто потряс меня. Моему воображению рисовалась головокружительная перспектива. По спине пробежал холодок. Те, кому предстояло стать моими однокашниками на ближайшие годы, задавали какие-то вопросы и перебрасывались шуточками, переговаривались и бродили по чердаку. Вид на Hortus
