Казалось, площадь Гураба Первого не удивить ничем — но нет, никогда еще на ее брусчатке, у бронзового фонтана Трех Копий, не собиралось в одно и то же время столько безнадежных дураков, безумцев и просто людей, отбросивших всякое будущее. Нелепость замыслов, абсурд стремлений, неизмеримые наивность и самонадеянность — иллюзия, захватившая их, была почти ощутима, она словно бы искажала реальность, и в ней, словно в вогнутом зеркале, еще ярче блистало здравомыслие обычных гурабцев, терпеливо ожидающих новый мир в очереди за пайкой, у себя дома, за разговорами о будущем и проклятиями в адрес династии.
Дураков было ровно двести тридцать два, и Глефод разглядывал их с гордостью и любовью. Если бы можно было разобрать этих людей на части, словно конструктор, и отобрать исключительно Воинские и Героические детали, из всей этой груды хлама, траченной сплином, получилась бы, наверное, пара-тройка полноценных солдат.
И все-таки на площадь Гураба Первого, воспламененные словом, явились именно они, а другие — достойные, смелые — или предали династию, или попрятались в безопасные норы. К худу ли, к добру ли, в час, когда старый мир нуждался в сильнейших своих воинах, на помощь ему пришли маменькин сынок Лавдак Мур, астматик Андреас Рихте, присосавшийся к своему ингалятору, как пиявка, рахитично-золотушные Аарон Блэк и Аластор Роу, проигравший в рулетку все, что можно, Пнагель Янгерстрем и просто застенчивый и тихий архивариус Хуа Фэй, чудом переживший в «Мокрых кисках» прикосновение живой, настоящей женщины.
И, конечно, был здесь Дромандус Дромандус, незадачливый изобретатель, чьи шедевры — миниатюрный ядерный реактор, помещающийся в дупле зуба, и пряжка ремня, вибрацией оповещающая о смене времен года — не снискали широкого успеха у публики. Рядом с Дромандусом стоял сбитый из фанеры ящик, выкрашенный в красный, в ящике же покоился могучий Щит, обещающий спасение и победу. На все просьбы показать диковинное устройство в работе изобретатель отмалчивался, предпочитая, очевидно, явить главный козырь Когорты Энтузиастов лишь тогда, когда бессильным окажется все остальное.
Возвращение Глефода с винтовкой его могучая армия встретила ликованием. Капитана хлопали по плечу, предлагали закурить, обещали познакомить с симпатичной сестрой, салютовали и пытались даже подбросить в воздух, но не выдержали руки и спины. Разгоряченная «Тропическим Фрутини», наполовину закутанная в стриптизерские боа, Когорта видела свой триумф совсем близким. Здесь и сейчас, под рукоплескания благодарных соотечественников, она пройдет по улицам столицы, вооружится невесть чем, затем встретится с противником невесть где и победит его невесть как. Что план кампании не продуман, что одного намерения недостаточно, а гимн и легенда в борьбе против настоящего оружия — подспорье скверное — то были факты очевидные, а, следовательно, не заслуживающие внимания. Обдумывать их представлялось дурным тоном, все равно что отстаивать, что дважды два — четыре, хотя для дела полезнее любая другая цифра.
