— Видишь, Рэд, — сказала Ева, — он знает.
— Не знает, — сказал Рэд. — Он будет искать. Где здесь поблизости, папа?
— Немного дальше по этой дороге, — сказал мужчина. — Или на следующей дороге, или еще на другой.
— На этой дороге, — сказал Рэд со смешком. — На следующей дороге. Еще на другой. Где же все-таки?
— Папа знает, — сказала Ева. — Папа все знает.
— Папа все знает, — сказал Рэд со смешком.
— Папа знает даже, когда я родилась, — сказала Ева. — Правда, папа?
— Это и Рэд знает, — сказал мужчина.
— Ты знаешь, Рэд?
— Ну конечно.
— А я на знаю, — сказала Ева.
— И не можешь, — сказал Рэд. — Ведь ты тогда только что родилась.
— И это была я, — сказала Ева.
— И это была я, — сказал Рэд со смешком.
Рэду во всем сейчас виделось смешное, потому что он ехал к Флоре Уолз. Его сестре сейчас во всем виделась любовь, потому что они не оставили ее дома, потому что взяли ее с собой, потому что любовь была и проявлялась во всем.
Ивен Назаренус любил их, и они это чувствовали. Они в нем снова чувствовали отца. Смятение и слезы сняло как рукой, потому что они снова видели в Ивене, снова узнавали в нем своего отца — худощавого, чуть ссутуленного мужчину, у которого руки и даже пальцы покрыты волосами, не черными, как на голове, а порыжелыми, выгоревшими от солнца. Его дети любили сейчас друг друга, потому что в течение целого дня они видели мать и отца такими, какими те бывали в свои лучшие дни: мать — любящая, отец — любящий, оба спокойные и терпеливые, оба не сердятся, не шумят, а если и пошумят, то нарочно, ради забавы, ради игры, если и посердятся, опять же ради игры, ради того, чтобы все выходило занятнее. Так Рэд, переняв это у отца, прикидывался рассерженным, когда повторял странные вещи, которые говорила его сестра, и добродушно-веселые вещи, которые говорил его отец, подшучивая над пылким желанием Рэда добраться поскорей до Флоры — по этой дороге, или по следующей, или еще по другой.
Рэду предстояло поговорить как-нибудь с отцом, потому что отец сказал ему, что они поговорят. Им предстояло поговорить о сердитом голосе его отца, разбудившем Рэда позапрошлой ночью. Бывало, Ева сердила Рэда. Бывало, он толкнет ее легонько, а она говорит, что он ее ударил, тогда как он всего лишь легонько толкнул. Но бывало, что он и ударял ее. Он ударял ее частенько, но не так часто, как она раздражала и сердила его. Иногда он просто не обращал внимания.
— Смотри, какой славный дом, папа, — сказал Рэд. — Может, это и есть дом Флоры?
