) не один век изучали в своих инициатических странствиях
[91] и которая была варварски разобрана на строительный материал руками ярых республиканцев, то понимаешь, сколь иронично звучит название площади сегодня!
Сама базилика возносится к небу с верхушки монументальной лестницы, будто крик боли. За изумительным романским фасадом с тремя богато изукрашенными резьбой порталами, которые единодушно признаны одним из величайших произведений романского искусства и сравниваются с порталом собора Святого Трофима в Арле, открывается банальная, негармоничная внутренняя часть храма — плод неколебимой веры и благих намерений, к созданию которого, увы, не приложил руки гений. Все здесь сомнительно, все прикидывается тем, чем по сути не является и никогда не являлось. Даже уцелевшая крипта Святого Эгидия — первоначально нижняя церковь — носит следы перестройки. Безусловно подлинны лишь реликвии святого. В 1865 году в ходе археологических работ монах-бенедиктинец отец Губле обнаружил саркофаг с высеченной надписью IN HTML QI С В AEGD, что означает: в этой гробнице покоится благословенный Эгидий (Aegidius).
Выйдя наружу из темноты, ослепленный ярким солнцем, я осторожно, чтобы не оступиться, спускаюсь по лестнице на площадь Республики. Раскалившийся на жаре велосипед, прикованный к железному кольцу в стене, обжигает ладони. Вниз, в город, съезжаешь быстро; последний крутой спуск и — прощай, великая история, мир бурных страстей, горячей веры, пылкой любви и страстной ненависти. «Теперь отъезд к иным шумам и ощущеньям!»[92] — повторим вслед за Артюром Рембо. На главной улице малолюдно, магазинчики закрыты — сиеста. Большинство прохожих — мусульмане в джалабиях, в белых чалмах или куфиях на голове, почти одни только мужчины; много шумных самоуверенных подростков; женщин не видно.
Сен-Жиль, за исключением исторической части на холме, — унылый, некрасивый, запущенный и очень провинциальный город. Много дешевки, крикливой пестроты — в убранстве улиц, в магазинных витринах, на уличных лотках, везде…
В Сен-Жиле достаточно пройтись под деревьями пешеходной улицы, посидеть под зонтом на террасе кафе или сходить в кино, чтобы — скорее, чем где-либо еще на Юге, — заметить, что в социальной структуре города нарушено некое равновесие весьма деликатного толка. Это ощущается, слышится в повышенной тональности уличного гомона, видно по облику толпы гуляющих. По мнению моих арабских друзей из Арля, перемены здесь произошли слишком быстро. Освоение новых обычаев, нравов, языка — процесс долгий и трудный. В результате чересчур стремительной массовой иммиграции население города разделилось на две группы, и обеим — укоренившейся здесь в незапамятные времена и пришлой — недостало мудрости, терпения и доброй воли, чтобы сблизиться, запустить достаточно мощные интеграционные, с одной стороны, и адаптационные — с другой, механизмы. Последствия оказались опасными.
