Суда тонут подо мной, думал Боаз-Яхин. Машины разбиваются. У фермы он облокотился на ограду и посмотрел в глаза козе.
– Что? – спросил он козу. – Даешь урим или даешь туммим. – Коза отвернулась. Козы отворачиваются, подумал он. Отец должен жить, дабы отец мог умереть. Это стало мелодией, какую напевал ум, подгоняя Боаз-Яхина вперед.
Зачем я спешу? – подумал он. Нет у меня ничего общего ни с его жизнью, ни с его смертью. Но в Боаз-Яхине сидела спешка. У него не было ни рюкзака, ни гитары, нечего теперь носить. Когда «Ласточка» пошла ко дну, паспорт нашелся в кармане. Паспорт да деньги, что заработал он на круизном судне, да новая карта, да зубная щетка, да еще одежда – вот и все, что у него теперь было.
Он широким шагом шел по дороге, быстро, сигналя на ходу, чтобы его кто-нибудь подвез. Кто на сей раз? – думал он. Мимо ныли, ревели, гудели и тарахтели машины, фургоны, грузовики мотоциклы.
Возле него притормозил фургон, который отвез Майну и ее родителей в старый трактир. В окно высунулось большое кроткое лицо шофера, вопросом произнесло название порта на канале. Боаз-Яхин повторил название и прибавил:
– Да. – Шофер открыл дверцу, и он сел.
На своем языке шофер сказал:
– Не думаю, что ты говоришь на моем языке.
Боаз-Яхин улыбнулся, приподнял плечи, покачал головой.
– Я не говорю на вашем языке, – сказал он поанглийски.
– Так я и думал, – отозвался шофер, поняв скорее его жест, а не слова. Кивнул, вздохнул и занялся шоферством. Впереди у них в четкий фокус втекали бессчетные зерна дороги, закатывались под колеса, прялись позади.
– Все равно, – сказал шофер. – Поболтать охота.
– Я знаю, каково это, – сказал Боаз-Яхин, понимая голос, а не слова. Теперь он говорил уже не по-английски, а на своем языке, и голос его стал гибче. – Мне тоже охота поболтать.
– Тебе тоже, – произнес шофер. – Тогда поговорим. Ничуть не хуже множества разговоров, какие я вел с людьми, говорившими на том же самом языке. В конце концов, если глядеть в корень, сколько людей говорят на одном языке, даже когда они говорят на одном языке?
– В конце концов, – сказал Боаз-Яхин, – я не впервые говорю с тем, кто не понимает того, что я говорю. К тому же сколько людей говорят на одном языке, даже когда говорят на одном языке?
Они посмотрели друг на друга, пожали плечами, вздернули брови.
– Так и есть, – сказал шофер на своем языке.
– Так и есть, – сказал Боаз-Яхин на своем.
– Пробел, – произнес шофер. – Вот о чем забавно подумать. В кузове моего фургона полно пробелов. Я привез их из моего городка. Но по пути я несколько раз открывал дверцы. Так тот ли там пробел из моего городка или это уже несколько разных новых пробелов? Иной раз о таком вот задумываешься. Загрузи кузов фургона стульями – и вопроса б не возникло. Предполагаешь, что пробел между стульями всю дорогу останется неизменным. А вот пробел – нечто иное.
