[26].
Кляйнцайт отложил книгу, сосредоточился на сексуальных фантазиях. Юнона и он. Сестра и он. Юнона и Сестра. Он, Юнона и Сестра. Юнона, Сестра и он. Утомительно. Секс сейчас не на месте, сказал Секс.
Кляйнцайт унес глокеншпиль в ванную, немного потворил музыки. Что-то мне это не в жилу, сказал он глокеншпилю.
Поверь мне, ответил глокеншпиль, ты не был мой последний шанс. Я б мог выбрать. Ты не делаешь мне одолжения.
Кляйнцайт положил глокеншпиль в футляр, сунул его под койку.
Урн-ггхх! – произнес Лазарет, как исполинский потный борец, зажал Кляйнцайта меж исполинских ног. Кляйнцайт в муках лупил кулаком по холстине, а ребра его трещали.
Ужин настал, миновал. На дежурство заступила Сестра. Они с Кляйнцайтом посмотрели друг на дружку. Поперек вечернего неба летали аэропланы. Я сегодня утром говорило не всерьез, сказало небо. Не думаю, что я вечно. Мы тут одним повязаны.
Да ладно, сказал Кляйнцайт.
После отбоя он унес глокеншпиль в ванную, одной палочкой медленно сыграл мелодию. Вошла Сестра с каской, положила ее на глокеншпиль. Кляйнцайт встал и поцеловал Сестру. Оба они сели, посмотрели на глокеншпиль и на каску.
– Завтра результаты Шеклтона-Планка? – спросил Кляйнцайт.
Сестра кивнула.
– Будут кванты, – сказал Кляйнцайт. – И самое меньшее – неприятности со стреттой.
Сестра сжала ему колено.
– Встретимся завтра? – спросил Кляйнцайт.
Сестра кивнула.
– Под пожарной лестницей, – сказал Кляйнцайт. – Сразу после обеда. – Они вновь поцеловались, вернулись в палату.
Кляйнцайт был между сном и пробужденьем, когда впервые осознал Слово. У него в уме непрерывно развертывалось, и развертывание, непрерывно развертываясь, позволило себе стать известным как Слово. Доре был что надо, сказало Слово. Кто после него эдак размахивался! «Дон Кихот» – лучшее, что он написал, хотя Библия тоже многого стоит, да и «Ад» Дяди. Данте, а не Дяди, сказал Кляйнцайт. Доре не писал. Он был иллюстратор. Конечно, сказало Слово. Давненько не вело я умных бесед. Это другой малый написал Библию. Фиркин? Пипкин? Пилкин? Уилкинз.
Милтон в смысле? – сказал Кляйнцайт.
Точно, ответило Слово. Милтон. Так уже не пишут. Как будто треск кожи на иве. Удачно пущенная мысль, знаете, встречает фразу с хорошим замахом. Нет-нет, площадки уж не так зелены, как прежде, белые наряды уже не так принимают свет. Сейчас по большей части не пишут – упражняются в правописании.
Библию не Милтон написал, сказал Кляйнцайт.
