– Я чувствую полноту, – выдохнул толстяк. Тишина.
– Кончился, – сказал Складч. Сиделки укатили предвестник. Шторки раздвинулись с той стороны, где Кляйнцайта не было. Вышла дневная медсестра, посмотрела на него.
– Я… – произнес Кляйнцайт.
– Что? – спросила сестра.
Хотел сказать толстяку, подумал Кляйнцайт. Сказать что? В его памяти не осталось ничего такого, что ему сказать. Лишь боль от А к В, увольнение в конторе, прием у доктора Розоу, приезд в больницу и дни в больнице. Больше ничего.
Это что, сказал Лазарет. И что это. Это то, что есть что.
Назавтра Лазарет выпустил когти, снова втянул их, сделал бархатные лапки, убрал их, сместил тушу свою с одной ягодицы на другую, скрестил ноги, поиграл с цепочкой для часов, покурил трубку, безмятежно покачался в кресле.
Сказать тебе кое-что, мальчик мой? – спросил Лазарет.
Скажи кое-что, ответил Кляйнцайт, тараканом увиливая от одного полоза кресла-качалки, что опускался раздавить его.
Так, сказал Лазарет. Сильно ли ты расстроился, когда я съел Очага и толстяка?
Кляйнцайт поразмыслил про них. Чем были имена их? Вернее, есть до сих пор. Имена не умерли, имена плыли дальше пустыми лодками. Имя толстяка было – и есть – М. Т. Поппс. А какое имя носил Очаг?
Сильно? – произнес Лазарет, покуривая трубку.
Что? – спросил Кляйнцайт.
Расстроился, что я их съел.
Легкий завтрак, я полагаю, сказал Кляйнцайт.
А ты кое-что смыслишь, сказал Лазарет. Ты умен.
Куда деваться, ответил Кляйнцайт, высматривая себе мышиную норку поменьше.
Да, сказал Лазарет и стал одной бесконечной черной пастью. Даже о зубах не позаботился. Просто одна бесконечная черная пасть, зловонное дыхание. Кляйнцайт юркнул в норку. Если тут такие норы, подумал он, то мыши должны быть с быков.
Скажу тебе кое-что, произнесла пасть.
Да, скажи мне кое-что, ответил Кляйнцайт.
Может, у тебя квартиры, и дома, и улицы, и конторы, и секретарши, и телефоны, и новости каждый час, произнесла пасть.
Так, ответил Кляйнцайт.
Может, у тебя промышленность, и карьера, и телевидение, и сигналы точного времени по Гринвичу, произнесла пасть.
Так, ответил Кляйнцайт. Это славная текстовка. Так и поет.
У тебя даже, может, на телефоне несколько кнопок, а в кармане одни лишь пачки десятифунтовых банкнот, и скользишь ты по улицам в «роллс-ройсе» «Серебряная тень», произнесла пасть.
Нагнетается славно, сказал Кляйнцайт. Но не перестарайся. Выдай-ка мне теперь, знаешь, ударную концовку.
Пасть зевнула. Я забыла, что хотела сказать, произнесла она.
