Лев Боаз-Яхинов и Яхин-Боазов. Кляйнцайт | страница 116



Сестра, отчета не пишет. Не читает книгу. Не курит.

Не думает. Чувствует, как ночь подымается в свете лампы удар за ударом. Поговори со мной, произносит Бог.

Нет ответа от Сестры, настроенной на ночь, удар за ударом возносящейся.

Кляйнцайт не спит, наблюдая за вспыхами на мониторе Очага: пых, пых, пых, пых. Очаг спит. В теле Кляйнцайта звучит дальний рог. Еще рано, Господи. Зловоние суден. Небо будто бурый бархат, красно подмигивает аэроплан. Так высоко, так улетает прочь! Пропал!

Вдруг Лазарет. Вдруг припал к земле. Я у него между лап, подумал Кляйнцайт. Он исполинск. Я понятия не имел, как долго он ждет, до чего тяжко терпенье его. О Господи.

Не докучай мне подробностями, сказал Бог.

Пых, пых. Пых…

– Кубки и золото! – вскричал Очаг, извиваясь в темноте. – Бархат и подвески, юность и безрассудство.

Вот и случилось, подумал Кляйнцайт. Гендиадис.

Сестра там была, доктор Кришна, две сиделки. Вокруг койки Очага задернули шторки.

Раздался жуткий налетевший кувыркающийся булькающий звук.

– Прободение спектра, – сказал доктор Кришна.

– Стрелочка в квадрате, – тихо промолвил Очаг.

Сиделки вкатили передвижной стартовый барьер. Вздымались и вздыхали меха.

– Ничего, – произнес доктор Кришна за шторкой. – На этом всё.

Кляйнцайт закрыл глаза, услышал колеса, шаги, открыл глаза. Шторки раздвинули, койка Очага опустела, экран темен. Никого.

ВОТ, произнес Лазарет, ВОТ Я. ОЩУТИ МЕНЯ ВОКРУГ СЕБЯ. Я ВСЕГДА БЫЛ ЗДЕСЬ, ЖДАЛ. ВОТ. ЭТО. ТЫ.

А-а-ах-х! – застонала койка, прижимая Кляйнцайта к себе, пока кончала.

Нет, сказал Кляйнцайт, съежившись в темноте. Ни звезды не увидеть в буром бархате. Ни аэроплана.

Что? – спросил Кляйнцайт.

Будь темен, сказала тьма. Не показывайся. Будь темен.

Х. Ни души в Подземке

Посреди ночи ВЫХОД вел к железным воротам, что были заперты. Эскалаторы не ездили вверх и вниз, они были только ступенями. Никто по ним не поднимался, по ним не спускался. Никто не смотрел на девушек в исподнем, неизменных на плакатах, это эксплуатирует женщин, гласили круглые наклейки, налепленные на промежности, груди. Наклеек никто не читал.

СМЕРТЬ ЧЕРНОМАЗОЙ СРАНИ, гласила стена, СМЕРТЬ ИРЛАНДСКОЙ СРАНИ, СМЕРТЬ ЖИДОВСКОЙ СРАНИ, СРИ СМЕРТЬ. ССЫ СМЕРТЬ. ПЕРДИ СМЕРТЬ. ПОТЕЙ СМЕРТЬ. ДУМАЙ СМЕРТЬ. БУДЬ СМЕРТЬ. ЖИВИ СМЕРТЬ. СМЕРТЬ ЖИВЫМ.

На плакате УЧИСЬ КАРАТЕ один человек швырял другого на мат, говорилось от руки: Валяй, дай-ка я тебя отымею.

На плакате «Ивнинг Стэндард» мультяшный человечек ехал на эскалаторе, где все, кроме него, смотрели на плакаты девушек в исподнем. Меня работа отупляет, говорил он от руки.