Я снова хотел быть художником.
Вскоре я обнаружил, что люди умеют верещать еще громче шимпанзе.
После этого случая мне запретили заходить в кухню.
В те дни наш «Шатер» был поменьше. Дети катались здесь на пони, по парковке разъезжал маленький деревянный поезд, здесь жили несколько потрепанных попугаев да одна угрюмая паукообразная обезьяна.
Но когда Мак привез меня, детеныша гориллы, облаченного в похрустывающий смокинг, все изменилось.
Чтобы сфотографироваться со мной, люди начали приезжать в наш торговый центр из самых дальних окрестных уголков. Кто-то из них привез мне кубики и игрушечную гитару. Они постоянно брали меня к себе на колени, а однажды даже уложили младенца на колени мне самому.
Девочка была маленькая и скользкая. На ее губках были пузыри. Она сжала мои пальцы своими. Ее попка была толстой из-за подгузника, а ножки кривыми, словно веточки.
Я сделал гримасу. Она тоже сделала гримасу. Я заворчал. Она тоже заворчала.
Я очень боялся уронить ее и поэтому сжал покрепче, но тут мама малышки поскорее выхватила ее у меня.
Интересно, а моя мама когда-нибудь опасалась меня уронить? Мы всегда держались за нее очень крепко – это легко, когда твоя мама с ног до головы покрыта шерстью.
Дети у людей очень некрасивы, но их глаза похожи на глаза маленьких горилл.
Слишком велики для их маленьких лиц, для всего окружающего их мира.
Однажды днем, после многих недель громких споров, Хелен собрала свои сумки, громко хлопнула входной дверью и уже не вернулась.
Я не знаю, почему так случилось. Я никогда не понимал людей.
Той ночью я спал вместе с Маком на его кровати.
Мои прежние спальные гнезда были сплетены из листьев с прутьями и по форме напоминали ванну Мака – такие зеленые прохладные коконы.
Кровать Мака – так же, как и моя человеческая, – была плоской, жаркой, без прутьев с листьями внутри и звезд над ней снаружи.
А еще во сне Мак издавал звук, очень похожий на тот рокот, что поднимался у моего отца в спокойные минуты из самой середины живота.
Мак становился все угрюмей, а я – все больше. Я стал таким, каким и должен был стать, – слишком крупным, чтобы сидеть на стульях, слишком сильным, чтобы обниматься с людьми, слишком большим для того, чтобы жить жизнью человека.
Я старался быть спокойным, передвигаться аккуратно, есть с изяществом. Вот только научиться людским премудростям очень непросто, особенно если сам ты – не человек.
Когда я увидел свои новые владения, то испытал восторг – да и могло ли быть иначе? Здесь не было мебели, которую я мог случайно сломать. Не было стекол, которые я мог разбить. Не было унитазов, куда я мог случайно уронить ключи Мака.
