Я решил, что я им не понравился, несмотря на мой французский язык. Возможно, они решили, что, выпив водки, я устрою дебош? Кто знает, что они решили, но вот в водке мне отказали. Фифи в этот момент была в туалете, и я ей не сказал о произошедшей дискриминации.
Франция / Национальный праздник — II
Большую часть своей жизни я прожил командиром, по-моему, перенёс командирские привычки и в старость. История с водкой меня возмутила, но я не.
А когда мы прилетели, то в Шереметьево нас с Фифи сняли на видео менты и вывесили на ментовских телеграм-каналах «Кремлёвская прачка» и «Товарищ майор». Впрочем, с дружелюбными в мой адрес комментариями. Мол, «есть ещё порох в пороховницах». Фифи выглядела на ментовских видео стремительной, целеустремлённой и отвратительно молодой. И они не снимали её с лица, что вызвало у моих охранников подозрения.
После ментовских видео (не знаю, ждали ли менты в аэропорту именно меня, или я случайно им подвернулся) я стал думать о Фифи углублённее, чем обычно.
То, что мне только казалось в поездке с Фифи в Крым, — её своевольность, упрямство и другие железные качества — подтвердилось в эту поездку в Paris.
Едучи в автомобиле из аэропорта по Москве, я сказал ей: «Ты такая противная!» И она действительно «противная». Она действительно противная временами. Ей-богу!
А когда с ней находишься подряд несколько дней, то она становится всё упрямее и неприятнее. Спорит по всякому поводу. В ночь с 17-го на 18-е я, помню, впервые подумал, что она приносит мне негативные эмоции.
Половину времени в Paris она меня не слушала и хамовато шагала впереди, а ведь уговорила меня поехать, чтобы я показал ей «мой Париж», и хотела услышать о «моём Париже» от меня.
Я не то что зол, я бывал на неё зол и раньше, я просто узнал её ближе, и её характер мне поближе совсем не нравится. Я правильно сказал ей, что она противная. Я, полагаю, её и испортил. Ей было неприятно обсуждать наши отношения, я и не обсуждал. А видимо, напрасно было. И простил ей её гадкое поведение в два часа ночи Нового года — 2019-го.
Мы сидим в саду Тюильри. У двух статуй, стоящих углом. Я снял туфли, жара такая, какой мне хотелось с прошедшей зимы, когда я похудел до 52 килограммов и по-зимнему умирал, глядя из окна клиники.
Жара, от которой ломит кости лба и обожжены предплечья. Фифи сидит ко мне вполоборота, как вечная жизнь, и изучает меня. Я как отступающий солдат Наполеона, вдруг окунули меня в жару. За спиной — стеклянная пирамида, впереди — обелиск на Place de la Concorde, а ещё вдали, в мареве, — каштаны на Champs-Elysees.
