— Эуннэкай! — окликнулъ его знакомый голосъ, и онъ почувствовалъ въ своемъ боку изрядный толчокъ жесткаго носка изъ моржевой кожи, крѣпкаго, какъ дерево.
Эуннэкай поднялъ голову и посмотрѣлъ вверхъ заспанными глазами. Надъ нимъ стоялъ Кутувія, опять подогнавшій оленей къ самому мѣсту ночлега.
— Полно тебѣ спать! — сказалъ Кутувія. — Ты, какъ Лѣнивый малютка, и днемъ спишь, и ночью спишь! Скоро на твоихъ бокахъ сдѣлаются язвы отъ лежанія!
— Эгей! — сказалъ Эуннэкай, готовый снова опустить голову на изголовье. Онъ чувствовалъ себя хуже обыкновеннаго.
Но Кутувія угостилъ его вторымъ толчкомъ, еще крѣпче перваго.
— Встань! встань! — кричалъ онъ повелительно. — Зачѣмъ я одинъ долженъ держать открытыми глаза, когда вы съ братомъ валяетесь на землѣ, какъ сурокъ около медвѣдя! — И, довольный своимъ остроуміемъ, сынъ Эйгелина отрывисто разсмѣялся.
— Эгей! — покорно повторилъ Эуннэкай и сѣлъ на оленьей шкурѣ, служившей ему постелью. Кутувія поддернулъ ногой другую шкуру, лежавшую поодаль, и тяжело опустился на нее.
— Худо, тяжело! — сказалъ онъ болѣе спокойно. — Кости моихъ ногъ опустѣли! Весь мозгъ высохъ! Цѣлый день я ни разу не садился съ этими оленями! Они не хотятъ стоять на мѣстѣ хоть бы минуту!
Эуннэкай посмотрѣлъ на стадо. Всѣ олени спокойно лежали на ровной площади пастбища. Нигдѣ не было видно ни одного комара.
— Не теперь, прежде! — сказалъ Кутувія, замѣтивъ его взглядъ. — Теперь хорошо! Тенантумгинъ пожалѣлъ таки насъ и послалъ большой холодъ. Комары валяются на землѣ, какъ сухая хвоя. Они не въ силахъ прокусить гнилой кожи налима. Теперь олени немного отдохнутъ!
Тѣло Кутувіи понемногу приняло горизонтальное положеніе. Глаза его стали слипаться.
— Если побѣгутъ, разбуди Каулькая! — черезъ силу выговорилъ онъ и смолкъ, какъ пораженный громомъ.
Эуннэкай поджалъ свои кривыя ноги и усѣлся поплотнѣе, посматривая на оленей глазами, еще не освободившимися отъ сна. Они тоже устали не менѣе пастуховъ и, пользуясь промежуткомъ благословеннаго холода, спали такимъ же крѣпкимъ сномъ, склонивъ головы на вытянутыя переднія ноги. Нѣкоторые телята лежали на боку, протянувъ въ разныя стороны свои тонкія ножки и напоминая трупы, брошенные на землю. Желтый Утэль усталъ больше всѣхъ. Ему приходилось весь день бѣгать за табуномъ на трехъ ногахъ: четвертая была заткнута за веревочный ошейникъ для обузданія его хищныхъ инстинктовъ по отношенію къ телятамъ и хромымъ пыжикамъ. Въ настоящую минуту онъ лежалъ на обычномъ мѣстѣ своихъ отдыховъ, свернувшись въ клубокъ и прижавшись спиной къ ногамъ Каулькая, котораго онъ считалъ своимъ хозяиномъ, хотя, собственно говоря, принадлежалъ Кутувіи.
