Кителькутъ бросилъ на снѣгъ полуопорожненные мѣшки и быстро сбѣжалъ внизъ, совершенно забывъ объ Яякѣ.
— Кто убилъ? — кричалъ онъ, подбѣгая къ нартѣ.
— Нуватъ, — сказалъ Коравія.
— А гдѣ Нуватъ? — поспѣшно спросилъ старикъ.
— Къ сѣтямъ ушелъ! — сказалъ Коравія.
— А съ нимъ ничего не случилось? — спросилъ подозрительно Кителькутъ.
Коравія поднялъ голову, удивляясь странности вопроса.
— Если бы случилось, развѣ я оставилъ бы сзади? — отвѣтилъ онъ. — Да вонъ онъ бѣжитъ! — прибавилъ онъ, указывая на движущуюся точку, показавшуюся на горизонтѣ.
Старикъ съ облегченіемъ вздохнулъ и принялся разсматривать и ощупывать добычу.
— Ну, шкура! — говорилъ онъ съ довольнымъ видомъ. — Кривой Федька пріѣдетъ, меньше, какъ за пятнадцать[55], не отдамъ.
Они стали помогать собакамъ тащить медвѣжью тушу наверхъ, поддерживая и подтягивая нарту съ обѣихъ сторонъ. Кайменъ шелъ рядомъ съ нартой и тоже помогалъ тащить ее вверхъ своими маленькими ручками. Въ сущности, впрочемъ, онъ самъ тащился за нартой на особенно крутыхъ мѣстахъ, такъ какъ скользкія подошвы его сапогъ, сдѣланныя изъ оленьихъ щетокъ[56], постоянно съѣзжали внизъ, и онъ то и дѣло падалъ носомъ на мягкую шерсть убитаго медвѣдя.
Яякъ сошелъ съ угорья вслѣдъ за старикомъ, чтобы посмотрѣть на великолѣпную добычу. У него тоже было сердце охотника. Теперь онъ шелъ сзади нарты.
Когда, на крутомъ подъемѣ, собаки подернули недружно, и нарта раскатилась назадъ, онъ снизошелъ даже до того, чтобы подхватить тяжелый задокъ и удержать его на вѣсу.
Очутившись наверху, онъ опять посмотрѣлъ на свои выпоротки, небрежно брошенные на снѣгу, и они вдругъ показались ему въ высшей степени жалкими.
— Возьми! — сказалъ онъ Кителькуту, который помогалъ Коравіи разгружать медвѣдя. — Убери обратно! А я возьму табакъ.
— Хорошо! — сказалъ торговецъ. — Только помни! Больше не мѣняй ума! Все равно не отдамъ назадъ.
Онъ убралъ шкуры въ шатеръ.
Чаунецъ собралъ желѣзо и табакъ и отнесъ къ своей нартѣ. У него теперь явился новый планъ, и онъ рѣшился отложить свой отъѣздъ еще на день. На завтра Кителькутъ долженъ былъ справлять тризну медвѣдю и вмѣстѣ съ тѣмъ принести благодарственную жертву за избавленіе отъ вьюги. По древнему обычаю, гость, присутствующій на такомъ праздникѣ, имѣетъ право просить у хозяина въ подарокъ любую вещь по своему желанію. Яякъ намѣревался заявить на праздникѣ притязаніе на недостающее ему количество табаку и надѣялся, что Кителькутъ не рѣшится отказать ему. Отказъ въ подобной просьбѣ считается у чукчей тяжкой обидой, влекущей полный разрывъ дружественныхъ сношеній. Чаунецъ довольно справедливо думалъ, что старикъ получаетъ отъ него черезчуръ много выгодъ, чтобы оттолкнуть его отъ себя безъ всякой уважительной причины. Обычай требуетъ также соотвѣтственныхъ даровъ и со стороны гостя; но для нихъ не назначается никакого опредѣленнаго срока, и Яякъ думалъ привезти отдарокъ въ будущій свой пріѣздъ. До будущаго года было далеко, и Яякъ мало думалъ объ этомъ. Онъ охотно взялъ бы у Кителькута табакъ въ видѣ долга, если бы между чукчами существовало обыкновеніе давать въ долгъ.
