Довид снова представил сцену у себя в голове: фиолетовый рой, резкий металлический вкус.
— Нет. Я это видел. Мне это не приснилось. — Он приостановился, а потом сказал: — Я боялся. — Он подумал, не сделал ли он что-нибудь не так. Попросил стакан воды. Рав налил ему воды из кувшина, стоявшего возле кровати, Довид жадно его проглотил. Капля воды потекла по его подбородку. Ему было стыдно вести себя так перед Равом. Но, подняв взгляд, он увидел, что глаза Рава закрыты.
Наконец, после долгой паузы, Рав открыл глаза, сжал бледные губы и начал говорить.
— Довид, — сказал он, — для души это очень коварное испытание. Но не стоит бояться. Тора и наши мудрецы упоминают о таком.
Довид был очень тих.
— Мы знаем, что, когда наши праотцы получали Торы на горе Синай, Бог говорил с ними прямо, лицом к лицу. — Вдруг улыбка засияла на его лице. — Представляешь? К тебе обращался Сам Святой, Благословен Он! Мудрецы говорят, что люди были потрясены таким зрелищем: одно чувство смешивалось с другим. Сыновья Израиля видели слова. Они чувствовали их вкус и запах. Они слышали цвета и видели звуки. Столкнувшись с таким нечеловеческим испытанием, они падали в обморок.
— Рамбам также говорит о людях, имеющих способность видеть душу — нешаму. Нешаму мы получаем от Бога, она — часть Его света. Поэтому, в случае, когда она видна, это непременно свет, или цвет, что, по идее, одно и то же. Возможно, именно это ты и видел, Довид.
Довид понял, что слышит собственное дыхание, мягкое и ритмичное, в тишине комнаты. Рав закрыл книгу на своем колене и поцеловал ее. Он провел плоским, бледным пальцем по золотым буквам на обложке. Довид наблюдал, как желтый острый ноготь двигался вдоль двух букв «бет», а потом по «heй», буква за буквой.
Рав сделал долгий вдох и тихо сказал:
— Будь аккуратен с тем, кому ты об этом рассказываешь, Довид. Об этом не стоит кричать в парке. Я позвоню твоим родителям и объясню, что случилось. — Он встал, держа книгу в руках. — Думаю, тебе стоит приходить чаще. — После кивка он добавил: — Да, думаю, так будет лучше всего.
Лежа в кровати и чувствуя головокружение при попытке встать, Довид думал о себе в новом свете. Этот опыт не казался ему ни подарком, ни благословением; боль была слишком сильна. Он подумал о своих четырех братьях дома, о том, как долго можно держать это в тайне от них. Он представил, что будет, если он упадет в обморок при них, или в школе, или в синагоге при других мальчиках. Он всегда был тихим, не одним из тех, кто бегал по коридору и дрался, но это было что-то другое. Впервые в жизни Довид боялся видеть других и находиться среди них.
