Он нагнулся, чтобы дотронуться до ее губ своими. Поцелуй должен был стать кратким, легким, но, как только их губы соприкоснулись, воспоминание об их интимном первом поцелуе одержало верх. Не только Оливия сгорала от любопытства…
На сей раз все было по-другому, но совсем не так, как он надеялся. На сей раз она не просто безучастно терпела его ласки. Она прижалась к нему и разомкнула губы. Ее руки ненадолго вспорхнули ему на плечи. Он даже испугался, когда она ответила на его поцелуй – нежно и мягко. Лукас понял, что его выдержка на исходе. Он стоял без движения, не зная, продолжать или нет. Зато Оливия не останавливалась. Ее руки скользнули вверх; она приподнялась на цыпочках и запрокинула голову; ее легкое и теплое дыхание щекотало ему шею. Оно было таким же легким, как ее поцелуи, и таким же коварным.
Как во время войны, когда он не мог отступить, он перешел в наступление.
– Вы хотели поэкспериментировать? Извольте. Вот что такое поцелуй, Оливия, – негромко сказал он, прежде чем завладеть ее губами.
Он готов был отпрянуть, если она окажет сопротивление, но она снова его опередила. Оливия первой прижалась к нему, когда он зарылся пальцами в ее волосы; она шире раскрыла рот, впуская его, увлажняя его губы языком, пробуя их на вкус и дразня. От нее пахло корицей, бренди и ее особенным ароматом, от которого у него захватило дух, – он уже стал таким знакомым, что ему захотелось зарыться лицом в ее волосы и наслаждаться им. Ее губы двигались, и он понял, что не в силах от нее оторваться.
– Так хорошо… – прошептала она, но ее тихий шепот подействовал на него как удар в солнечное сплетение. Такой переход от света к тьме был столь неожиданным, что его руки задрожали – так ему захотелось сжать ее в объятиях. Все должно было пройти иначе! Он намеревался не выпускать из рук бразды правления… И вот, несмотря на все свои речи, он добровольно вошел в огонь…
Их языки встретились, и в этот миг она затрепетала всем телом. Ее трепет передался ему. После первого потрясения он утонул в ней, наконец позволив себе целовать ее как следует, забыв об осторожности и расчете. Его руки и губы жадно исследовали ее, и он не пытался скрыть собственный голод. Отчасти он еще надеялся, что она отстранится, положит всему конец до того, как он лишится остатков самообладания. Он понимал, что должен остановиться, и это сознание жгло его изнутри. Нет, он никак не мог заставить себя прекратить то, что он делал! Весь его мир перевернулся с ног на голову.
