Мы все уселись на лежащем дереве.
— Отец не хочет меня отдать за тебя.
— Есть другой зять на примете? Кто такой? — спрашивает он.
Дивно мне стало, что он спросил про это так спокойно, точно про меня или другую, чужую ему девушку.
— Кого-то нашел на мое горе, — сказала Катря, заплакавши.
— Уж зять нареченный есть! — говорит Чайченко. — Вот оно как! Лучшего нашли! Значит, из сухой криницы нечего воду черпать.
Верно, ему досадно стало, что он как бы унижен остался… Сжал губы, голову гордо поднял и блеснул глазами в стороны… Но досаду тотчас затаил в себе и будто спокойный приподнялся с места, не спеша.
— А как же ты думаешь, друг мой сердечный? Ты так говоришь, словно мое сердце режешь? — отвечает Катря.
— Да кто вас знает! Вас не разберешь! — проговорил Чайченко горько. — Полюбите утром, забудете вечером!
Заплакала Катря, как дитя, опустивши головку в шитый рукав.
А я только грожу ему глазами: как, мол, так обижать горемычную?
Он взял ее за руку.
— Не плачь, милое дитя. Твое еще не ушло счастье и радость.
— Как? Без тебя? Так и ты иную полюбишь? Будешь с нею счастлив?
— Мне не было от роду счастья, так и не будет до веку!
Встал…
— Прощай… будь здорова!
— Да что это вы? — говорю я. — Сядьте, посоветуйтесь — как тут быть, чем помочь! Может, и не за что будет на талан[29] свой плакаться. Право, так!
Он как-то быстро поправил рукою шапку на голове и снова сел. Глядел вниз печально, угрюмо… А она точно в лесу заблудилась, все только смотрит на него, и так пристально, ласково…
— Не надо наскучать отцу слезами, — говорю. — Не для чего теперь к нему и приступать.
Чайченко молчит, сложивши руки.
— Я отцу в ноги упаду, — перебивает мою речь Катря. — Если не отдаст он меня за тебя — я умру!
— Ты и в ноги падать погоди, — говорю ей, — и умирать не спеши. Может, и так дело уладится, только не трогай отца, ты его знаешь, пусть он сам немного угомонится.
— Да как же это? И не знать — нужно ли жить или в могилу идти? Ждать, да и только! Ох, горе мое тяжкое!
— А ты как думала, сестрица? Житье людское таково и есть: терпи и терпи, да надейся!
— А подчас и надежду брось да живи так, как живется, — прибавил Чайченко.
Умел, видите, утешить.
— Не надо терять надежды никогда, — я ему говорю, — все мы живем надеждою.
— Пока надежда не изменит, — прибавляет он.
А Катря приклонила голову к его плечу и говорит:
— Так и я тебе изменю, думаешь?
На это милое словечко и он усмехнулся.
— Однако нам пора домой, — напоминаю, — чтоб не нажить еще беды.
