Я останавливаю машину посреди поля и по одному достаю из багажника шевелящиеся мешки, из которых доносятся приглушённые недовольные крики, отдалённо напоминающие куриное кудахтанье. Аккуратно складываю их на землю и развязываю.
Мы с Калебом смотрим, как под лунным светом василиски зарываются в землю: они, хотя и подобны птицам, рождённым летать, не смогли преодолеть тяги к тому, откуда вышли.
Одно из созданий не спешит покидать нас. Поклевав землю, оно, громко шелестя своими кожистыми крыльями, взлетает и садится мне на плечо. Калеб радуется, как ребёнок, хлопает в ладоши.
— Братишка! — восклицает он. — Я не буду один, он останется с нами.
— Ты и так не один, — говорю ему я.
Он поднимает на меня взор, полный надежды: он не такой как они, рождённые с помощью магии от содомии сбесившихся петухов, он — всё-таки СЫН ЧЕЛОВЕКА, пусть не достаточно доброго, но вполне мудрого, способного сотворить то, на что, как я прежде считал, способен лишь бог — подобное себе существо иным, нечеловеческим способом.
И мы теперь с ним неразрывно связаны. В тот день, когда он вошёл в мою дверь, сломав замок старых разрушительных сценариев, я будто заново родился. Я больше не чувствую чёрной и болезненной дыры в своей груди, и это — благодаря ему.
Теперь в наших планах — сотворить нечто более совершенное, чем мы сами, тогда, возможно, начнётся новый мир и новая жизнь, в которой наши василиски вылетят из земли и устремятся в небо, когда волшебные существа вновь, как в древние времена, заполонят землю и начнут жить вместе с людьми, когда Великие Боги вернутся, чтобы помогать. Может быть, в тот чудесный день Воскресения и моя Наташа поймёт, что казавшееся ей ужасным — на самом деле светлое и прекрасное, неоднозначное и противоречивое, как любой акт творения, она вернётся ко мне, чтобы любоваться новым миром, совершенству которого не будет конца.
