Я не удаляюсь от нее только для того, чтобы быть готовым отвечать на самые строгие вопросы, если б вы, не доверяя моей чести, приказали мне явиться перед вами и дать отчет в моем поведении.
Нелло.
Я запечатал это письмо, размышляя о том, как бы доставить его скорее и вернее. Я не смел ехать сам, боясь, что Алеция, узнав о моем отъезде, наделает каких-нибудь дурачеств. Мне хотелось найти смелого, смышлёного мужика, который бы отправился с этим письмом на почтовых в Неаполь. Случай помог мне, и через два часа посланный был уже в дороге. Я бросился на постель и вздохнул свободно, как будто гора у меня спала с плеч, но не мог заснуть до самого утра.
В восемь часов встал и пошел гулять. Некоторое время я ходил в задумчивости. Взглянув сквозь кусты, которыми была обсажена канавка, отделившая парк от большой дороги, я увидел женщину, великолепно одетую, которая шла по дороге вдоль канавки. «Это должна быть моя любезная кузина, Кеккина, — сказал я сам себе. — Прошу покорно, как она сегодня рано поднялась!» Я пошел рядом с ней, так что нас разделяла одна канавка. Это точно была Кеккина. Чтобы поважничать перед поселянами, которые в это время ехали по большой дороге на работу, моя оперная царица разрядилась как нельзя более. На ней был капот из индийской материи, в то время еще весьма дорогой, на голове — алая сеточка с золотом, на руках — множество браслетов и камеев, а на ногах, прекрасных, как у статуи Дианы, туфли, вышитые золотом. Она держала в руке, как театральный скипетр, блестящее опахало. Я с трудом удерживался от смеха, как вдруг увидел на дороге другую женщину верхом. Она была в черной атласной амазонке и в черной вуали; за ней издали ехал щегольски одетый жокей. Незнакомка поклонилась Кеккине довольно вежливо и начала разговаривать с ней. Они говорили сначала о погоде, о сельских видах, о прекрасном итальянском небе. По ее выговору было заметно, что она англичанка. Кеккина, радуясь, что встретила кого-нибудь, кто бы мог полюбоваться на ее наряд, принялась расхваливать свое отечество и спросила амазонку, как ее зовут. Та отвечала, что она дочь одного лорда, который недавно поселился в окрестностях Флоренции, и что ее зовут Барбарой Темпест. Кеккина тотчас объявила ей, что она prima donna неаполитанского театра (она была только seconda donna), famosa cantatrice[25] Франческа Пинелли. Англичанка учтиво поклонилась, и они начали говорить о музыке, о театре, о Меркаданте
