Впрочем, это его не слишком удивило. Он принадлежал к числу людей, которых раздражает медленное развитие действия, мозг их начинает усиленно работать, то опережая событие, то пропуская его вперед, и мысленно они столько раз переживают его, что в какой-то момент перестают отличать настоящую жизнь от воображаемой. Таких людей именуют сумасшедшими, поэтами или лжецами, в зависимости от того, когда у них в голове происходит это смещение — до, в момент события или после.
Все это он за собой знал, но в других случаях в его мозгу всегда как бы горела лампочка. При ее свете он обнаруживал свою неуверенность и потешался над собой. А в случае с Жанной он очертя голову бросился в омут, потушив все огни. Теперь при банальном свете реальности все обрело подлинные контуры, странные и одновременно знакомые — даже более знакомые, чем ему хотелось бы, ибо с тех пор, как он возобновил отношения с Мамби, лампочка зажглась и обнаружилось то, что он предпочел бы видеть менее отчетливо…
— Ты что, увидел там призраки?
Он вздрогнул и обернулся. Голос Вашелье напоминал голос Жана. Кстати, они были во многом схожи. Выпускник Высшей нормальной школы, окончивший ее с отличием через год после Анри, Вашелье слыл несостоявшимся военным. К тому же он был человеком верующим и любил говорить, что является чем-то средним между саблей и кадилом — «во всяком случае по длине», — уточнял он, имея в виду свой рост.
Как только они уселись за столик в ресторане, Вашелье объявил, что он окончательно остается в ЮНЕСКО.
— Ты скажешь, что это неразумно, но что поделаешь: ЮНЕСКО — это Париж, а Париж — мой дом родной. Мне никогда не нравилось жить к югу от Гаронны. Я чувствую себя там пришельцем, еще более чужим, чем в Верхней Вольте или в Судане. Мы почему-то не сумели освоить Юго-Запад. Надо будет написать об этом статью. Ну а ты — ты местный. Ты, конечно, займешь мое место?
— Не знаю. Еще не решил.
— У тебя есть что-то другое на примете?
— Куба.
— Ну, не в твоем возрасте.
— А чем плох мой возраст?
— Для человека твоего возраста это либо еще слишком рано, либо уже слишком поздно. В двадцать пять — тридцать лет ты едешь куда-то, чтобы устроить там свою жизнь. В шестьдесят лет, став членом Академии с декоративной бородкой, ты отправляешься излучать свет французской мысли, но умирать приедешь сюда. Поехать же сейчас — все равно что кануть в небытие, порвать все корни. Поверь, ты привязан к своему полю, так и пасись на нем.
