Второй вехой был красный фонарь у переезда, который вдруг начал мигать при их приближении. Госпожа Кош затормозила, выключила мотор, потушила фары. И темнота окутала их.
Она нагнулась к нему. Он почувствовал, как рука ее легла на его руку, и краешком глаза увидел щеку, на которую то и дело падал красный отсвет фонаря. Другой его глаз был слишком близко от нее. А возле самого его рта невидимый рот шептал:
— Правда? Вы никогда не держали женщину в объятиях? Вы никогда никого не целовали?
На переезде зазвонил колокол — он звонил в такт подмигиванию фонаря. Казалось, это пульсирует кровь огромного, задыхающегося, раненого животного.
Кто из них сделал первый жест? В памяти Теодора сохранилось лишь острое до боли сладостное наслаждение, теплый алый рот, бездонная глубина, а за окном — густой мрак ночи, который вдруг разорвали яркие полосы света от проходящего поезда.
Машина въехала в ворота, промчалась по аллее, проехала по двору и остановилась у стены. На ступеньках Кош с Лассегом все еще спорили о чем-то. В передней раздевались Фоссады. Очевидно, они приехали несколько минут назад. Теодору же казалось, что он не виделся со всеми ними целую вечность. Изменились ли они за это время? Что им сказать? И как с ними говорить?
— Вы замерзнете, господа!
Госпожа Кош, поднимавшаяся следом за ним по лестнице, взяла его под руку и подтолкнула всех к дверям.
Вдова жандарма Бриу встречала гостей своего сына у дверей гостиной. Когда госпожа Фоссад подошла к ней, Теодора поразило сходство этих женщин. Те же висящие, как у бульдога, щеки, та же властная складка меж бровей, тот же поджатый рот. Интересно, такие рты тоже целуют? Госпожа Бриу как раз делала вид, будто целует гостью в обе щеки, но Теодор заметил, что ее шершавые губы даже не коснулись их. Хотя обе женщины считались в Сарразаке подругами, эти поцелуи были не столько проявлением чувств, сколько выражением благосклонного превосходства, объясняемого как возрастом, так и местом, занимаемым в муниципальной иерархии.
Мэтр Бриу появился в сопровождении аббата Ведрина. И тотчас завладел Лассегом.
— Ах, дорогой профессор, я счастлив вас видеть. Мне надо с вами поговорить. Прежде чем предаться радостям скромного вечера в кругу нашей семьи, не могли бы вы пройти на минутку ко мне в кабинет?
Аббат Ведрин проводил их взглядом, и когда они исчезли за портьерой, повернулся к Теодору:
— Итак, дорогое дитя, какими новыми успехами на университетской ниве вы собираетесь нас порадовать? Надеюсь, ваше увлечение театром не отнимает у вас много времени. Ведь мы на вас рассчитываем, не так ли? Вы будете гордостью нашего славного дома. Благодарение богу, мы скоро сможем вам это доказать. Просвещенные администраторы пошли навстречу нашим пожеланиям, и мы сможем предложить вам вознаграждение не меньше того, что получают преподаватели в государственных школах, а может быть, и более высокое. Это будет получше театра, уверяю вас, и понадежнее…
