Роза Эрнандес торжествовала, бурно выражая свое согласие с госпожой Кош.
— Правильно вы ей говорите! Я твержу это каждый день, но она меня не слушает, совсем не слушает! В ее-то годы, в восемнадцать-то лет, кто же носит прическу, как у киноактрисы!
— А может быть, она делает это в угоду своему ухажеру? У тебя есть ухажер, Лиза?
— Ну, отвечай же! Стесняется. Скажи госпоже Кош, скажи!
— Ты же знаешь, мама, что это глупости. Я рассказала тебе это просто так, для смеха.
— Для смеха, для смеха! Знаете, где она была в воскресенье утром? Скажешь?.. Нет? Тогда я скажу! Она ходила к мессе, госпожа Кош! К мессе! Да если отец узнает, он ее тут же убьет! Ведь она некрещеная, и в Испании мы б назвали ее Либертад или Революсьон[17], а здесь, в Сарразаке, потому как была война и тут были фашисты, пришлось записать ее Исабель! А знаете, почему она отправилась к мессе? Из-за поповского сынка!
— Поповского сынка?
— Мама называет так Теодора Гонэ.
— Теодора? Он и есть твой ухажер?
— Мама вбила себе это в голову. Я о нем никогда и словом не обмолвилась. Можете себе представить, как я его интересую!
— Ну а он интересует тебя?
— Имею же я право посмотреть на молодого человека или уж в каждом своем взгляде должна отчитываться?
— Конечно, имеешь… Просто, видишь ли, до сих пор я никогда нс думала о Теодоре как… о молодом человеке.
Губы ее улыбались, но глаза глядели задумчиво. Потом улыбка осветила все лицо.
— Впрочем, а почему бы и нет?.. Но я могу тебя уверить, что Теодор предпочел бы косы.
На дороге хлопнула дверца автомобиля.
— Это Анри, — сказала Роза. — Вернулся из университета. Времени совсем мало осталось. Двадцать минут восьмого. Он едва успеет переодеться.
— Уже?
Госпожа Кош поднялась — на ней было строгое черное платье, собранное на плече и заколотое недорогой брошью. В этой скромной кухне она казалась феей из «Золушки». Она стояла у огня, облокотившись о каминную доску, когда вошел Анри. Он переступил порог и замер, потрясенный гармоничностью линий этого стройного и в то же время пышного тела, переменчивой игрой светотени на ее платье, коже, волосах. И подумал о том, что при виде госпожи Кош не ощутил ничего похожего на спазму желания, овладевшего им в присутствии агрессивной, колючей, по женственной Катрин. И тем не менее госпожа Кош возбудила в нем вполне определенное чувство. Чистое, но одновременно приятно плотское. Хотелось кинуться к ней, сказать, как это принято у испанцев: «i Viva tu madre!
