— Не ме-шай! — правильно и с расстановкой выговаривает Саньке.
На рисунке в книжке «узнает» себя и говорит:
— Вот Аля тут!..
Вдруг сразу стал различать цвета. Полотенца в ванной висят, и он называет:
— Красное — Сашино, синее — Алино…
Называет зеленое и белое, а про желтый цвет говорит «сема» — как и про солнце. Трогательно коверкает слова. «Зеленое» у него «зюзеное», «хорошее» — «хохочее»…
Санька тоже не лыком шит — стал ходить в хореографический кружок. Перед занятием переодевается и превращается в беленького «сказочного» мальчика-пажа. Белые чешки, белые гольфики, шорты, белая футболка да еще светлые его волосы — все очень ему идет.
Хореограф не нравится мне. Она молодая и неторопливая. Построит ребят в коридоре перед залом, а сама ведет бесконечные беседы с родителями или уйдет куда-то, а ребята стоят, томятся. Или, может, мы, родители, больше томимся, чем они…
Сперва занятия были по сорок пять минут, потом хореограф объявила, что будут по тридцать минут. Как-то после занятия — видимо, в сердцах — она высказалась, что ни у кого, мол, из детей нет ни фантазии, ни воображения.
Но что значат мои мелкие недовольства, если Саньке ходить на занятия нравится, если он под музыку хорошо показывает танцевальные позы, если я замечаю в нем грациозность, которая еще вчера в нем отсутствовала начисто…
Шли с хореографии. Холодный дождь лил не переставая. Безлистные деревья, увешанные каплями, знобко ежились.
Вдруг услышали треск. Один из больших тополей покачнулся и упал. Возле него суетились маленькие люди. Мы свернули к ним. Под ногами захлюпала грязь, перемешанная с опавшими листьями.
— Что, помогать пришли? — спросил мужчина в ватнике и вязаной красной шапочке.
— Нет, узнать, по какому праву рубите!
— Есть акт на порубку! — сказала старая женщина, отойдя от ствола.
— Что вы, собственно говоря, переживаете? — спросил мужчина. — Вы сажали эти деревья?
— Нет, не сажали.
— Вот посадите сперва хоть одно, а потом и приходите мешать!
— Они беззащитны, а вы вооружены до зубов: топоры, пилы.
— Много было болтунов, еще явились!
— У нас, у болтунов, совесть есть.
— А у нас — акт на порубку!..
Мы сходили к женщине домой, и она вынесла в прихожую акт, подписанный тремя какими-то «представителями». Должно быть срублено двадцать четыре дерева для «прореживания». Я с недоумением это прочитал. Деревьев между домами и так немного. Но бумага есть бумага. Штамп на ней сверху, что акт с кем-то там согласован…
