Наконец не удержался, крикнул:
— Эй, залетная! А ну, рысью! Поехали!
Саленко, который был в хомуте, остановился, сердито зыркнул на него:
— А ну, соколик, иди-ка сам в хомут впрягись, посмотрю на тебя, какой ты рысак.
— А что, и впрягусь, — не отказался Малой.
Саленко скинул с себя сбрую, Малой надел хомут на шею.
— Гей-я! Гей-я! — дернулся, натянул постромки, поскользнулся, да и чуть не упал.
Все засмеялись — чтобы не сказать заржали.
— Вот молодец, — сказал Юрка. — Да он и сам телегу до хаты докатит.
Неожиданно из-за деревьев выскочила на лошади Татьяна. Она уверенно и грациозно сидела в седле. Верховая езда будто омолодила её: щеки розовые, глаза блестят, густые волосы на ветру развеваются — как не залюбоваться тут?
Придержав возле передних пегую, она ловко соскочила на землю и слегка смутилась, видя, как, раскрыв рты, пялятся на неё мужики.
— Что вылупились, черти? — бросила с вызовом. — Бабу никогда не видали?
— Красивая ты, — неожиданно за всех ответил Митя-блаженный и потупился, будто ожегся её красотой.
Мужики от неловкости перед Юркой тоже отвернулись кто куда.
От безвыходного положения спасла их сама Татьяна. Она засмеялась, увидев все еще валявшегося на земле в хомуте Малого, и спросила:
— А чего вы телегу тянете?
— Потянешь тут, — проворчал Юрка. — Опять Хитруха отвязалась и домой ушмыгнула.
— То-то я жду вас, жду, а вас нет и нет. Потом прибегает Славка, кричит: мамка, мам, Хитруха пришла. Выглянула во двор, и правда — она уже у стойла траву наворачивает. Я к вам и поскакала. Хотя, если бы знала, что вы сами доберетесь, не спешила бы, — закончила она, улыбаясь.
— Ну да, поперли бы мы через всю деревню в узде. Телегу бы бросили, да за лошадью сходили, — пробурчал Юрка, от стыда пряча глаза.
— А что ж не бросили? — продолжала подтрунивать над мужем Татьяна, зная его безобидный характер. Но Юрка ничего не ответил.
Когда беглянку запрягли, все, как и поутру, облепили телегу и живо покатили в деревню. В этот раз лошадь сама трусила резво, ни разу нигде не останавливаясь. Знала наверняка, что бежит домой. Тем не менее Юрка, приобняв Татьяну, нет-нет да повторял свирепое свое обещание «спустить с Хитрухи шкуру».
Стол Татьяна давно накрыла. Ароматный суп все еще парил на плите. Уже несколько дней не евши как следует, горе-шабашники голодными, нетерпеливыми, всепожирающими глазами глядели на то, как Татьяна до краев наливает в тарелки благоухающий зеленью укропа и петрушки суп, на зеленый лук на столе, на салат из свежих помидоров и огурцов, позволить который они могли себе только дома. И хотя обстановка в комнатах Юрки-хохла была более чем убогой, еды у него хватало, потому как Юрка, в отличие от местных бичей, не чурался никакой работы: надо пахать — пахал, надо косить — косил, мог подработать по-плотницки, заменить сучкоруба на лесоповале, держал корову, лошадь, огород, насколько позволяла площадь вокруг двора. Татьяна его за это ценила и уважала. Уважали и местные как мужика работящего и верного своему слову.
