До двух лет не говорила, а потом «Деда, деда»! Сердце выскакивало из груди. Носился с ней Митрофан по деревне, показывал всем и просил опять произнести «деда, деда».
— Замучишь ее, старый, — бранила мужа Авдотья, но сама радовалась.
Сядут, бывало, чай пить, Лида пьет, весело лопочет, деда перекривляет:
— Вот так ты храпишь, вот так.
Любил ее Митрофан, как никого никогда не любил. Теперь эти чувства давили, и было от них невыносимо.
— Пойду, пройдусь, — поднялся дед Митрофан после обеда. — Душновато что-то здесь.
Он остановился на пороге, помялся чуть и произнес:
— Люся к Марии приехала. Обедешним. Хорошая девчушка стала, почти взрослая.
Авдотья ничего не ответила. Дед Митрофан вышел во двор. Солнце стояло высоко. С озера налетал легкий ветер, но дождем не пахло. Листья на деревьях слегка трепетали, тишина не угнетала.
Вечером дед Митрофан снова сидел на скамейке в ожидании вечернего автобуса. Авдотья за день успела несколько раз прикрикнуть на Митрофана, чтобы не шлялся без дела. А какое нынче дело-то? Вон Архип Скоромыжный — тот рыбачить ходит, часами может у озера сидеть. Рыбы нет, а польза есть: время убиваешь. Или Влад Артюхин из Заозерья, так тот ондатр разводит, шкурки в город сдает, деньги получает. Любимое дело и польза опять же есть.
«Хорошо это, когда любимое дело делаешь, — думал дед Митрофан. — Под руками работа спорится, кипит, на душе никакой усталости. Вот артисты, к примеру, или певцы: они поют, им нравится, да еще и работа такая: пой себе в удовольствие. Кабы так всякий мог к любимому делу вольно подступиться: хочу столярничать — пожалуйста, Митрофан Иванович, столярничайте. И всю жизнь — любимое занятие мое».
— Мечтаешь? — неожиданно раздался голос Пашкина.
— Ух, перепугал, холера. Шатаешься тут без дела.
— Это ты без дела сидишь, а я — человек занятой: за бутылкой к Любке бегал. Постояльцы поят.
— Весело тебе, Пашкин, как я вижу, живется, весело.
— А что скучать: живи для людей, поживут и люди для тебя.
— Эка куда загнул! Не ты ль для других живешь?
— А то кто же? Я самый. Разве не видно?
— А ну тебя! — отмахнулся от него, как от назойливой мухи, дед Митрофан. — Иди уже, а то, гляди, и не дойдешь чего доброго.
Пашкин побрел дальше, но Митрофан даже взглядом его не проводил, сосредоточившись на дороге.
Через несколько минут из-за поворота вынырнул автобус. Притормозил у остановки, замер.
— Баба, автобус! — крикнул неожиданно для себя дед Митрофан и поднялся со скамьи. — Автобус!
