Все трое молчали.
Болтовня ни о чем, начатая за бургундским, явно иссякла, серьезный же разговор был впереди и требовал затравки. А пока провинциал уткнулся взглядом в скатерть стола, ученый же рассеянно следил за группой, окружавшей шахматистов.
Атлет нарушил молчание:
— Неужели, мой милый Даламбер, вы можете испытывать какое-то удовольствие, разглядывая этот сброд?
Вопрошаемый иронически вскинул брови:
— От вас ли я это слышу, Дидро? Или вы настолько охладели к шахматам, что можете спокойно сидеть отвернувшись во время одного из интереснейших матчей нашего времени?
— Нет, черт возьми, — вспылил Дидро, — ничуть я не охладел к шахматам и никогда не разлюблю их. Но я ненавижу этих комментаторов с куриными мозгами, эту бездарь, которая с важным видом претендует на точные прогнозы, всю эту шваль, которая заслоняет от нас подлинных гениев и отравляет удовольствие от созерцания настоящей игры... Впрочем, напоминаю, что собрались мы сегодня вовсе не ради шахмат...
— Да, да, — вставил провинциал, отрываясь взглядом от стола, — вернемся наконец к делу...
— К делу так к делу, — пожал плечами Даламбер. — Если нашему другу Руссо столь не терпится, то и мы не слишком богаты досугами, чтобы терять время попусту... Но попрошу вас, милый Дидро, изложите-ка все по порядку.
— По порядку... Вы, как истинный математик, желаете везде и во всем видеть стройную систему. Это можно понять, но этому далеко не всегда удается следовать... Однако, пожалуй, начинать все же следует с Чамберса. Кстати, вам знакомо это имя?
Даламбер кивнул.
Руссо сделал неопределенный жест.
Дидро продолжал:
— Так вот, напоминаю вам, господа, что англичанин Эфраим Чамберс выпустил в 1728 году «Энциклопедию, или Всеобщий словарь искусств и наук».
— Это общеизвестно, — пробормотал Даламбер.
— Да, общеизвестно. Общеизвестно также, что за короткое время словарь этот выдержал в Англии пять изданий. Как вы думаете, почему? Да потому, что в своем роде он уникален. Хотя в разное время и было сделано множество попыток создать нечто в подобном роде, но до хитроумного англичанина никто в этом не преуспел...
— Положим, — возразил Даламбер, — а наш соотечественник Пьер Бейль? Разве его «Исторический и критический словарь», опубликованный еще в конце прошлого века, уступает «Энциклопедии» Чамберса?
— Вы бы вспомнили еще об Альтштедте или Роджере Бэконе с его «Компендиумом»... Нет, Пьеру Бейлю и его предшественникам далеко до Чамберса. Бейль ведь не хотел, да и не мог создать действительно универсальный труд, основанный на единстве наук. Он преследовал гораздо более узкую цель — критический разбор религиозных и философских учений различных эпох. К тому же, выступая против религиозного ханжества, сражаясь с метафизиками и богословами, он не мог опереться на опыт, он не знал естественных наук...
