Но это продолжалось недолго.
Дени страдал.
С некоторых пор он ясно понял: ему ненавистна юриспруденция. Ненавистна в такой же степени, как и теология. И та и другая представлялись ему одинаковой схоластикой, только одна касалась неба, а другая — земли. Он никак не мог взять в толк, для чего ему изучать римское право, зачем заниматься современной судебной практикой, если все это служит лишь беззаконию, царящему в обществе, если все это не в состоянии помочь ни одному обиженному и несчастному, но лишь увеличивает богатства попов и знати? Он воочию убедился, что так называемые «блюстители закона», все эти адвокаты, стряпчие и прокуроры, точно такие же выжиги и себялюбы, как епископы и аббаты.
И он не хотел принадлежать к их числу.
Нет, ни за какие богатства мира.
Он понимал, что упорство его огорчает отца, но ничего не мог сделать с собой, и все попытки насилия над собственной личностью закончились полным крахом. Тем более, что было столько действительно интересного и важного! Были Гоббс и Спиноза, Ньютон и Локк, Бейль и Декарт — философы и писатели, отдавшие свои знания, ум, любовь, жизнь проблемам мировой значимости, стремившиеся объяснить сущность природы и общества!
Вот что его властно влечет к себе.
Вот чему бы он хотел посвятить и свою жизнь.
А тут — пандекты...
Видя, что дело идет все хуже и хуже, мэтр Дидье готов согласиться на последнюю уступку.
Бог с тобой, не желаешь быть юристом, учись на врача!
Конечно, медицина — это шаг назад. Медик не имеет того веса в обществе, что богослов или прокурор. «Клистирная трубка», «костоправ», «знахарь», «шарлатан» — таковы нелестные прозвища, которыми обыватель окрестил врача. И все же это кусок хлеба. Если его старший сын уродился таким недотепой, что не смог ни читать проповедей, ни выступать в суде, если он не годится для врачевания людских душ, пусть попробует врачевать тела! И ведь, по существу, «доктор Дидро» звучит не хуже, если не лучше, чем «аббат Дидро» или «адвокат Дидро»...
Старик утешает сам себя и шлет мэтру Клеману новое послание, в котором просит друга, используя всю силу своего убеждения, внушить эту мысль непокорному сыну.
Мэтр Клеман вызывает Дени к себе в кабинет.
Выдержав профессиональную паузу, прокурор разражается длинной тирадой. Он взывает к сыновним чувствам. Он приводит исторические примеры. Возведя глаза к небу, он говорит о гуманности и, как бы между прочим, намекает, что Дени сам хочет лишить себя наследства. Наконец переходит к сути дела:
