Грязь на чёрном едва ли не лучше видна.
И решенье проблем подсказалось само:
Цвет, который надеть – и хоть в гной, хоть в дерьмо
С головой окунайся – не станешь грязней.
Ржавый цвет заскорузлых от крови страстей.
Смех и грех: столько мук, а рецепт-то простой.
Грязь всего-то и нужно, что счесть чистотой.
Только знай: эту буро-багряную муть,
Раз напялив, до смерти не сможешь стряхнуть.
Волком вой, колотись, как в жаровне карась –
Ничего не поймёшь, ничего не найдёшь,
Хоть себя, и любого, и всех перекрась
В беспросветных чертей да крахмальных святош.
Хоть извёсткой, хоть копотью рожу натри –
Ни грязнее, ни чище не станешь внутри.
Тем-то ржа и отлична от прочих мастей:
Только вляпайся – мигом проест до костей.
Он барахтался в этой рифмованой полубессвязице отчаянно и самозабвенно, как муха в меду. Исступленно твердил про себя, смаковал-пережевывал каждую строку по нескольку раз; едва успев добраться до конца, поспешно начинал вновь… А его ноги собственной волей продолжали шагать себе да шагать – всё с тем же новообретенным бесшумным проворством…
Из дурацкого транса Михаила вывела короткая автоматная очередь, ударившая не очень-то далеко позади. Миг тишины – и снова очередь в три патрона, и еще одна такая же, а потом лесное эхо вдруг брызнуло отголосками нервной взбалмошной перестрелки. Брызнуло, и почти сразу же захлебнулось.
Было ясней ясного, что это еще не начало и даже не преддверие настоящего начала; и всё равно лейтенант Мечников едва не повернул назад. Трудно, безнадёжно трудно оказалось перетерпеть простую не мысль даже – мимолётный ошмёток мысли: “Там уже… А я…”
Михаил бы наверняка забыл обо всём, кроме того, чему никак нельзя было помешать; но именно в тот момент, когда он уже совсем решился идти обратно…
Нет, мелькающие меж древесных стволов фигуры лейтенант разглядел чуть позже. Прежде, чем увидеть, он услышал. Девушки очень старались идти как можно тише, но стараться и мочь – это далеко не одно и то же. А вдобавок к треску, шуршанью и прочему они еще и не молчали… во всяком случае, не молчала половина из них.
* * *
– …кто Рыжиком, кто еще по-всякому… А что Маша – это я сама в детприёмнике сочинила. Знаешь, как обидно! Хотела, уж раз такой случай, выбрать самое-самое красивое имя, а пока думала, они сами начали выбирать: то ли Дзержиной меня, то ли вообще Саккой – в память того, который “и Ванцетти”. Вот я с перепугу и ляпнула первое, что на ум влезло. А фамилия… Они спрашивают: ты своё социальное происхождение помнишь? А мне лет пять, что я там могла… Говорю: имею мысь (это, значит, мысль то есть), что я или рабочекрестьянка, или гегемон (мне это слово очень нравилось, потому что непонятное и похоже на бегемота). Я ж тогда еще была очень глупая…
