на смертный бой с врагом невидимым, но ненавистным…
— А вдруг все это обман? — ослепительно яркой ракетой взорвалась в мозгу Сергее Ивановича новая мысль. — Обман и это письмо ее — ведь, он же не знает ее почерка! Может быть, это совсем и не она писала… — и все это вмешательство старой схимницы, и это близкое будто бы пострижение, все?! Что, если она ждет только случая, чтобы дать ему знать о себе, вырваться хотя к старой сосне только, позвать на помощь?!
Снова сзади вызывающе заревел Гаврила. Треск ветвей был уже совсем недалеко, у самого края глухого оврага. Тишина точно вся напружинилась, затаилась точно вся лесная пустыня, но Сергей Иванович не слышал уже ничего: и лес, и могучий зверь, ослеплено идущий на смертный бой с предполагаемым соперником, и Гаврила, и тяжелый штуцер на коленях, все разом пропало. Новая яркая надежда опьянила его и заставила все забыть… Гаврила ухнул в сторону, тише, как бы уходя, но тот, слепо идущий во мраке на страдание, может быть, на смерть, уже не допускал отказа от боя, взревел яростно и, высоко подняв свою массивную с раскидистыми рогами, голову, прекрасную во всем своем безобразии, уверенно и красиво шел на врага — близко, совсем близко… Но Сергей Иванович не слышал уже ни сухого хруста сучьев под могучими ногами разъяренного зверя: как мог он позволить так одурачить себя?! Ведь, она, вероятно, измучилась вся, ожидая его помощи! Радость, спасенье, счастье, все, может быть, в его руках, а он пришел в отчаяние, опустил руки и столько времени упустил, ничего не предпринимая!.. Потрясенный, он нервно сунул руку в боковой карман, где всегда лежали наготове папиросы, и чиркнул огнивом. Момент тишины и вдруг по лесу точно вихрь понесся, с шумом удаляясь, а сзади раздался, полный бесконечного отчаяния, крик:
— Сергей Иваныч… да что же вы это? Да разве так можно?!
Он пришел в себя.
— Извини, брат… Я задумался… — неловко пробормотал он. — Я… пойду…
И, не дожидаясь ответа, он неверными шагами пошел в лес, к монастырю. Растерянный, огорченный, испуганный, Гаврила не посмел последовать за ним. А Сергей Иванович, как только остался один, сразу точно проснулся: Боже мой, да ведь это только тысяча первая надежда, это бред! И зачем он туда идет? Кончено — кончено… И никаких поездок никуда не надо: от себя никуда не спрячешься… Пулю в лоб и конец…
А Ваня? А старик?
И бессильными ногами, полный тоски, он шел знакомой дорогой к дому, слушая безнадежный рэквием истекающей кровью души… Начался сильный дождь, но он не замечал его… Вот засветились уже, освещая мокрые деревья, огоньки усадьбы… Уныло подошел он к калитке и в белом снопе света, падавшего из столовой в сырой мрак, увидал какую-то закутанную, мокрую фигуру. Он удивился…
