В ходе выполнения поставленной задачи, занимая временно активную оборону на участке озера Лабоне-эзерс, Рубени и по восточному берегу реки Светупе, дивизия 16 августа овладела станцией и городом Марциена. После ряда боев к 20 августа наши части вышли на рубеж Аугусте, Авены, где бои возобновились с новой силой. В течение 20-28 августа войска дивизии отражали яростные контратаки на правом фланге. Эти контратаки характеризовались особенно сильным огнем артиллерии и интенсивными налетами авиации противника".
Кое-что здесь стoит прокомментировать, дополнить личными впечатлениями.
Мне запомнилось зловещее уханье шестиствольных немецких минометов. Здесь их было особенно много. И еще запомнилось острое, долго не проходящее чувство тревоги: 21 августа в тылу у нас с севера высунулся "язык" неприятельских войск. 100-й стрелковый и 5-й танковый корпуса не сразу сумели отсечь его и уничтожить.
Помню, как содрогался воздух от рева авиационных моторов и взрывов бомб. В небе то и дело вспыхивали воздушные схватки. Увы, победа не всегда сопутствовала нашим "ястребкам". Один "як" буквально над нами вдруг выпустил шлейф черного дыма и резко пошел на снижение. Я сел на "виллис" и поехал к месту, где, упал самолет, в надежде, что летчику еще не поздно оказать какую-нибудь помощь. Но куда там! Машина по самые крылья врезалась в землю...
Контратаки немцев, поддержанные танками и самоходками, следовали одна за другой. Мы перешли к обороне. Дело складывалось скверно. Командир корпуса не мог оказать нам помощи танками, а своих не хватало. Негусто было и с боеприпасами, снаряды приходилось расходовать очень экономно. И некоторые батальоны, действовавшие после почти непрерывных двухмесячных боев в половинном составе, отошли. Противник вклинился в наши боевые порядки.
В памяти хорошо сохранился день 27 августа. Находясь у Зинченко на наблюдательном пункте, стиснутом неприятелем с трех сторон, я мучительно раздумывал: что сейчас вернее - атака или планомерный отход для выравнивания линии фронта? Неожиданно кто-то схватил меня за руку выше локтя. Я обернулся. Сзади стоял взволнованный радист - Алексей Федорович Ткаченко, который свободно владел немецким.
- Товарищ полковник, - возбужденно заговорил он, - я сейчас перехватил радиограмму. Доклад вышестоящему командованию: "Боеприпасы на исходе, резервы иссякли. Русские не отходят, а сами переходят на отдельных участках в контратаки. Несу большие потери". Подпись я не разобрал.
