Кокошин сделал знак альбиносу. Альбинос показал на спиртовку одному из парней, и тот принялся нагревать железный прут на огне. Ващенко задергался на своем стуле, не в силах освободиться от пут. Лицо его было перекошено от ужаса, он смотрел на спиртовку и кричал по-английски: «No! No! Please, not that!»
[20]. Степан смотрел, будто оцепенев, не в силах сдвинуться от ужаса увиденного с места, как подручный палача сунул раскаленный прут в открытую рану на груди Ващенко. Тот издал жуткий вопль и обмяк, видимо, потеряв сознание. Его облили водой и, едва он раскрыл глаза, альбинос встал, и Степан услышал сквозь стекло, как альбинос заорал по-русски: «Ты будешь отвечать, сволочь, или нет?!». Ващенко уже, видимо, был на последнем пределе. Брюнет передал палачу лежавший на столе кинжал, и тот принялся греть его рукоятку на спиртовке. Затем он взял кинжал перчаткой за лезвие и по команде альбиноса приложил конец рукоятки ко лбу Ващенко. Увидев, как вздувалось кровавое клеймо на лбу Меченого, Степан не выдержал и почувствовал, что его вот-вот вырвет. От отполз от окна, убедился в том, что у входа на баржу никого нет, выбрался на пристань и, сев на свой мопед, нажал на все педали. Только уже подъехав к воротам замка, он вспомнил, что оставил на барже монтерку и веревку. Но возвратиться туда его бы не заставил никто на свете. Добравшись до своей каморки, он сбросил с себя всю одежду и принял душ. Потом налил стакан водки и выпил его залпом, не закусывая. В дверь скребся Король. Степан впустил его и, достав из холодильника кусок сала, отрезал кусочек. Король, обкормленный посольскими дачниками, вежливо проглотил дар хозяина и лизнул ему руку. «Вот так вот, Король, – сказал Степан. – Отлились Меченому наши слезы. В разведке, брат, у них так. Там предательства не прощают. Сколько бы лет ни прошло, все равно найдут и прикончат. Страшное это, брат, дело».
Весеннее половодье под Парижем подошло к самому полотну дороги А-13. В Манге Сена разлилась так, что вода грозила затопить старый причал, у которого стояла на приколе баржа ВВ-127-С. Это было единственное судно, оставшееся в некогда процветавшей судоходной компании Жакоба Боле. Старик Жако в последние годы чаще всего использовал ее как «пениш» (так называют французы свои квартиры на воде), и, наверное, именно поэтому он любовно называл ее также, как когда-то звали Бриджит Бардо в зените ее кинославы, – «Би-Би». Почти двадцать лет его бродячей жизни были связаны с этой посудиной. «Би-Би» стала для него вторым домом, где в дни вынужденного безделья он скрывался от своей горластой жены. Трюм он разделил надвое – большую часть отвел под грузовой отсек, а меньшую на юте перед рубкой – под жилой. Там он искусно застеклил верхние люки, так что трюм превратился в просторную трехкомнатную квартиру с ванной, кухней и туалетом. На носу стоял достаточно мощный кран, с помощью которого можно было загрузить трюм и еще поставить на палубе целый автобус или пару контейнеров. Места на носу для этого хватало. В общем, «Би-Би» была еще баржей хоть куда, вполне могла ходить по морю даже, когда слегка штормило, и Жако на ней время от времени подрабатывал. А чтобы налоговая полиция не слишком ему досаждала, он частенько делал вид, что он заядлый рыбак и любитель морской ловли. Это позволяло ему спокойно перевозить по Сене в трюме «Би-Би» мелкие грузы и эти свои доходы не декларировать. К тому же господин Моховой, новый владелец виллы «Мандрагора» в Манге, который с год назад стал использовать его баржу для перевозки своих мешков с углем, чаще платил ему наличными, а не чеком. Обычно баржа шла до Гавра, где с русского сухогруза Боле забирал уголь, а у шлюзов под Мерикуром перегружал его в специальные фургоны. Иной раз он шел прямо до Лима на «Би-Би», и русские забирали свои мешки там. Платил Моховой щедро. Ну а нал – он и есть нал. Пойди, проследи его путешествие через банки.
