Марк Лоуренс с благодарностью посмотрел на Мейсона.
Тот первый подал ему руку и ощутил крепкое рукопожатие коротких пальцев помощника Ричарда Гордона.
Уже смеркалось, когда со всеми бумагами было покончено, у Мейсона лежал билет на обратный рейс. Он должен был вылетать утром.
И тут, внезапно оставшись перед крыльцом отеля, Мейсон растерялся: ему решительно нечего было делать. Идти сейчас к Саманте не было смысла, ведь что еще он мог сказать ей кроме того, что уже было сказано, что еще он мог услышать кроме того, что уже услышал.
И поэтому он бесцельно побрел по улице.
Сверкали огни рекламы, искрились неоном витрины, все вокруг желтым светом заливали фонари. Тротуар казался блестящим и натертым паркетом — столько миллионов ног полировали его каждый день.
Мейсон натыкался на прохожих, он был рад, что не может встретить ни одного знакомого в этом большом городе.
Он забрел в первый попавшийся бар и, подойдя к стойке, в нерешительности замер. Бармен выжидающе смотрел на него с дежурной улыбкой на лице.
— Вы что‑нибудь хотите заказать, сэр? — спросил он.
Мейсон коротко бросил:
— Кофе.
Он сидел на высоком табурете у стойки, обжигая себе пальцы горячей чашечкой кофе.
Ему доставляло какое‑то странное наслаждение чувствовать свою волю над собственными желаниями. Он смотрел на бутылки с виски, с вином, с шампанским, поблескивающие на зеркальной витрине бара, смотрел на то, как моложавый бармен разливает посетителям спиртное, внимательно следил за тем, как люди напиваются.
«Вот, — думал Мейсон, — зашел в бар абсолютно благопристойный человек, наверное, после службы, у него неприятности, и он решил отвлечься, пропустив пару рюмок. Но вот что интересно: выпив одну рюмку, человек не меняется, его лицо не становится более светлым. Наоборот, я же видел, как он постепенно уходил в себя».
И Мейсон понял, что ему совершенно не хочется пить, спиртное больше не волнует его.
Он даже с отвращением смотрел на то, как молодая девушка жадно пила коктейль в обнимку со своим приятелем. Ему даже хотелось подойти и вырвать стакан из рук девушки. Но Мейсон вспомнил самого себя.
«Нет, человек должен прийти к этому сам. Он должен пройти до самой черты и вернуться. Если он этого не сможет сделать, значит переступит черту, если сможет — спасется».
Вокруг Мейсона раздавались пьяные голоса, выкрики, пьяный смех.
«Почему все чувства у пьяного человека так уродливы? — думал Мейсон. — И вообще, приходилось ли мне когда‑нибудь в жизни видеть красивого пьяного человека?»
