Самый старый из певцов, с седой кудрявой головой, начинает:
«Высота ли, высота ли поднебесная,
Глубота ли, глубота окиан-моря!
Широко раздолье по всей земле!
Глубоки омуты днепровские…»
Потом поднялся со своего места следующий гусляр, в белой свите и с пестрым кушаком, поднялся, поклонился во все стороны народу и начал:
«Благословите, братцы, старину сказать,
Старину стародавнюю…»
И льется под нежные звуки гуслей песня о том, как «у князя Владимира Красное Солнышко было пирование — почестной пир на многих князей, на бояр, на русских могучих богатырей и на всю поленицу удалую».
А затем пели гусляры о том, как преславный богатырь Илья Муромец, защитник сирых и убогих, боролся против Идолища Поганого; а потом еще и еще пели гусляры, как поссорился Илья с князем Владимиром и как он, обиженный, отъехал от княжеского двора.
Когда же солнце стало клониться к западу, гусляры, все в белых свитах и с гуслями через плечо, поднялись со своих мест, снова поклонились народу и гуськом, как и пришли, двинулись через площадь в обратный путь.
Мало-помалу пустела площадь. Люди расходились по домам в разные стороны. Не хотелось Ждану расставаться с новым своим дружком, и он отправился вместе с Глебом к Софийским воротам. Прошли ворота и остановились в восхищении. Перед ними был сад. Спросили прохожего человека, что за сад такой.
— Велик сад, тянется до Софийского собора, — сказал он. — Разведен сад покойным великим князем Ярославом, прозванным Мудрым.
Заглянули сквозь густой кустарник. Увидели водоем, обложенный камнями, и деревья диковинные, и птицы летают пестрые, красивые. Как же в сад проникнуть? Боязно… но ничего, решились; прошли сквозь кусты, потом на тропочку, сели на каменный край водоема, а в водоеме плавает утица серая, с зеленым хохолком, медленно так плавает, притомилась, видно. Вот она уж закрыла крылышками голову и задремала.
А Глебко со Жданом то ли утомились после веселого праздника, то ли какая-то забота овладела ими, но они сидели молча, каждый думал свое.
Глеб первый прервал молчание: заговорил о гуслярах, что поют песни о богатырских подвигах.
— Степь от Переяслава рукой подать, и не ждут у нас, чтобы из Киева пришел богатырь защищать нашу землю. Ты, Ждан, не видал половцев?
— А ты?
— Работал я с отцом на пашне, — продолжал Глебко, как бы не слыша вопроса Ждана, — и вдруг, с гиком, с посвистом, точно коршуны, налетели из степи проклятые вороги, натянули тетиву, зазвенели стрелы, а мы безоружные! Примчались злодеи близехонько, рубят саблями… отца моего зарубили…
