Маркос Рамирес | страница 20
— Давай-ка я сейчас изображу Панчито![17] Вот увидишь, как здорово это получится!
Вмиг отыскал я длинную веревку и привязал один конец ее к макушке высоченного дерева так, чтобы она свободно свешивалась, чуть касаясь другим концом земли, и торжествующе объяснил Томасито:
— Сейчас я соскользну по этой веревке вниз, опять вскарабкаюсь на дерево и снова спрыгну. Видишь, как здорово? — Ухватившись за веревку, я воскликнул: — Вот летит Панчито!
И с беззаботной решимостью скользнул вниз.
Как и следовало ожидать, почти в тот же миг мне пришлось разжать руки; выпустив веревку, я камнем полетел вниз и хлопнулся спиной о твердую землю. Открыв рот, задыхаясь, я тщетно пытался встать и отчаянно махал изодранными в кровь руками…
В поисках лучшего заработка отчим решил переехать в Сан-Хосе. Тяжело мне было расставаться с Алахвэлой — в моей жизни так много значили дом и трапиче деда, — но сборы к отъезду переполняли меня чувством любопытства и томительного ожидания: предстояла ведь поездка по железной дороге, знакомство со столицей!
В Сан-Хосе мы поселились в очень скромном домике — правда, с деревянным полом, — по соседству с кварталом Лас Пилас, получившим свое название от городских прачечных, которые там в свое время находились.
Мой дядя Сакариас, проходивший после окончания юридического факультета практику в конторе старого, опытного адвоката, поселился с нами, чтобы разделить с отчимом расходы на квартиру и питание. С тех пор дядя и начал принимать участие в моей жизни, вплоть до своей смерти заменяя мне отца.
Дядя Сакариас был молод и хорош собой. Способный, мужественный и энергичный, он тщательно следил за своими прекрасными темными волосами и безукоризненно одевался.
Получив образование ценой огромных жертв, преодолевая значительные трудности, дядя высоко ставил значение просвещения и ратовал за предоставление права учиться всем. Благодаря его жесткой требовательности я наконец-то стал заниматься, оставаясь, впрочем, всегда строптивым и невнимательным учеником.
Я поступил в школу «Мауро Фернандес» и в первые же дни, чтобы не отставать от старшеклассников, стащил из письменного стола моего дядюшки линейку. Она мне, конечно, была совершенно не нужна, ведь я не знал даже цифр, однако я носил в школу вместе с грифельной доской эту линейку, чтобы щегольнуть ею, и с гордостью всякий раз клал ее перед собой на парту.