«Изобретая традиции»: метаморфозы фольклорных сюжетов и образов в славянской фэнтези | страница 13
При этом высказывались и противоположные мнения, как то: «Зависит от целевой аудитории книги. Если автор хочет зарядить легкое чтиво в массовую аудиторию — пройтись по верхам достаточно. Если нет — то изучение фольклористики необходимо»; «Да, если речь идет о художественной литературе. Я закрою глаза на что угодно, кроме картонных персонажей… Как распорядиться полученным знанием, автор решает сам в зависимости от поставленной задачи»; и даже «Если это фэнтези, то автор вправе моделировать его согласно своей фантазии».
Какие выводы можно сделать из этого опроса и сопоставления полевых исследований 2002 и 2014 годов? На наш взгляд, основных выводов три — и все они отражают текущее состояние российской массовой культуры, влиянию которой равно подвержены читатели и авторы славянской фэнтези.
Во-первых, выбор фольклорных первоисточников для творчества очевидно определяется предпочтениями массового читателя: писатели обращаются к тем образцам культурного наследия, которые известны (в рамках школьной программы) широкой читательской аудитории, — былинам, сказкам, «Слову о полку Игореве». Общий культурный багаж писателя и читателя в определенной степени гарантирует успешность коммуникации: читатель ожидает найти в текстах славянской фэнтези сюжеты и образы, знакомые ему по перечисленным первоисточникам[17], и автор стремится оправдать эти ожидания. Разумеется, подобный подход совершенно не исключает авторской интерпретации классических фольклорных сюжетов и авторского «произвола» в использовании и комбинировании фольклорных образов, но эти сюжеты и образы все равно остаются узнаваемыми — во всяком случае, в рамках стереотипных представлений о славянской мифологии и русском фольклоре, сложившихся и бытующих в массовой культуре. Иными словами, действуя в «пространстве возможного», то есть в рамках «аккумулированного коллективным трудом наследия» (П. Бурдье), авторы ориентируются на «специфический код поведения и выражения», который и определяет «конечный репертуар возможных ходов и решений» [Бурдье 2005, с. 431].
Во-вторых, обращает на себя внимание «избирательность» авторов славянской фэнтези в отношении фольклористических исследований. Как представляется, эта «избирательность» тоже определяется в значительной степени влиянием массовой культуры. Более 60 % опрошенных указали, что изучали работы А. Н. Афанасьева и В. Я. Проппа; на наш взгляд, столь существенный перевес в пользу этих имен и трудов перед остальными объясняется тем, что «Поэтические воззрения славян на природу», пропповские исследования и сами имена А. Н. Афанасьева и В. Я. Проппа сделались в современной российской культуре элементами «джентльменского набора» автора славянской фэнтези. На основании изучения немалого числа художественных текстов и личных бесед с многими авторами славянской фэнтези рискнем выдвинуть предположение, что имя А. Н. Афанасьева в опросе 2014 года упоминается так часто лишь потому, что к «Поэтическим воззрениям славян на природу» неизменно апеллирует «фэндом» (неформальное сообщество поклонников фантастики вообще и славянской фэнтези в частности