Олег положил руку на Ольгино плечо.
— Чего ты? — сказала Ольга. — Я ведь выжила. И на афише, и так внешне не совсем неприглядная.
— Не знаю, почему все так получилось. Тошнило за кулисами. Сам себе противен был. Еще тебе неудачника не хватало.
— А мы все неудачники. Потому что актеры. Ты действительно меня любил или по долгу?
— Какому долгу? Что такое долг? Оковы? Я же говорил: виноват перед тобой. Сам себе сказал: исчезну. И исчез.
— Не исчез…
В группе давних приятелей ВВ происходили тихие поминки. Кто-то говорил о себе, кто-то — о непостижимой вечности, кто-то пытался вспомнить песни их поколения, а вдова просто смотрела на всех друзей ВВ, не понимая, почему они есть, а его нет.
Олег и Ольга сидели очень близко от этой чинной группы, невольно говоря о своем, слышали, как эти пожилые люди общаются.
Один из тех, кого Олег видел там, у неглубокой бездны земли, куда положили гроб ВВ, сказал вдове:
— Не надо, солнышко. Когда мне наступит пора не пить рюмку, вообще не быть, такой массы людей не будет. Не плачь. Он так тебя любил, даже неловко было. Мы — это я о себе — нищие на публичные проявления или любви, или ненависти. Мы какие-то такие — может, и против, может, не дай Бог, и за, столько слов говорим, что даже страшно. А ВВ, солнышко, никогда ничего серьезного не говорил публично. Молчал — как приговор нашему суесловью.
Они обнялись с вдовой.
Олег прислушивался к соседям, пока Ольга не дернула его за рукав пиджака.
— Не лезь не в свое дело. Как ты там, герой-любовник?
Постепенно возвращаясь в реальность, Олег увидел, что уже близится конец поездки, надо собраться, надеть привычную маску нейтрального пассажира и забыть только что вспоминаемое.
Театр, всем своим купеческим величием представ на обширной площади и завладев ею, давно никогда и никому не был интересен, неизвестно, как и каким образом распространялись билеты, но каким-то чудом театр выживал.
На проходной Олег сказал о Марии Ивановне и Степане Степановиче администраторше, которая должна была вечером работать, встречать публику.
— Я вам еще напомню.
— На память не жалуюсь, — улыбнулась администраторша. — Это кто же такие?
— Мои квартирные хозяева.
— Это что же? Контрамарки вместо квартплаты?
Имела тот еще язычок. Она давно положила глаз на Олега, но тот словно ослеп. Дине Макаровне не очень везло в семейной жизни. Муж стал равнодушным, как будто ему сто лет, прикасался к ней так нечасто, что можно было заподозрить его в неверности, но все было проще: начитался какой-то кришнаитской литературы. А у Дины Макаровны была горячая кровь.
