— Мамка, можно в лес? Ягод пособираем.
— Нет, без меня ни шагу!
— Пойдем с нами!
— Некогда пока, поиграйте во дворе. Настёнке щепочек дай, куколку смастери, вон, на лавке лоскутков положила разноцветных.
Дети вышли на улицу, а у Нюши начались каждодневные ее заботы. Захлопоталась и вдруг услышала — Егор. Сердечко забилась от радости. Выскочила на крыльцо и замерла. В ожидании. Егор привязал коня у коновязи, а тут и Настена закричала:
— Тятя из Шмаленска! Хлебца пливез! Хлебца.
Сбежала с высокого крыльца, вытирая руки о передник на ходу, припала к пропахшей потом рубахе:
— Егорушка! Родимый! Надолго ли?
— Завтра назад? Как вы?
— Ничего. Держимся? Зерна привез?
— 16 копеек в день платят, купил мешок ржи, продержитесь пока.
— А сам то как?
— Сам у тяти перехвачу, не дадут помереть. — Достал из — за пазухи два медовых пряника, протянул детям. Те от радости замерли, вопросительно поглядели на мамку: — можно?
— Можно, берите, ешьте. Только не все сразу. Сначала один разломайте, второй опосля. — Повернулась к Егору.
— Как жонка его?
— Злющая, как змеюка. Да ничего, тятя ей особо не потакает.
— А с чего взял, что злющая?
— Дак поглядела на меня давеча, когда щи хлебал — чуть не подавился.
— Ясно дело, может последние щи доедал. Кому нынче нахлебники нужны. Самим, поди, голодно.
— Как же? Жадная просто. Тятя принес ей мешок овса да сала кусок — на стол не выложила, пока не цыкнул на нее.
— Сало? — Ванятка, бросил деревянную лошадку и бросился к притороченной к седлу торбе.
— Сало! А то, как же. Дед и вам сала передал — Егор достал из мешка кусочек сала, завернутый в тряпицу. — Только негоже на улице куски хватать. В избу пойдем. А пряники? Съели уже? — подхватил малышей, посадил себе на плечи — двинулись в избу.
— А у нас щи, вкусные — сласть! С клапивой. Она в щах не жжется! А давеча Ванятка меня крапивой — больно! — Настена схватила тятю за ухо, потрепала ласково.
— Кыш, воробьи, дайте тяте умыться с дороги. Нюша налила в глиняный рукомой водицы, достала вышитый рушник. Егор сбросил суконный кафтанец, пропотелую темную рубаху, повесил на спицу рядом с дверью, забрякал медным соском, умылся. Нюша подала чистую белую рубаху, вышитую красными узорчатыми дорожками, погладила мужнино плечо — засияли искорками голубые глаза ее. Егор повесил рушник ей на плечи, поднял тяжелую косу поверх рушника, погладил золото волос, туго заплетенных. Это было давняя их забава. Когда юницей была — любовался косой ее, а прикоснуться и не мечтал. А уж распущенные волосы только темной ночью при свече, когда Нюша снимала повойник
