Но на самом деле — и это большой секрет! — мы прибыли сюда, потому что нас попросила об этом мама. Она попросила нас найти какие-то зацепки о моем настоящем отце, хотя один факт его существования казался мне сущим бредом.
— Она могла и ошибиться, — сказала Горошинка сразу же, как только закончилась пленка. Пыль все еще встревоженно кружилась в луче отцовского проектора, который мы тайком стащили. — Я имею в виду, момент был трудный, вот она и нафантазировала. И высказала всю эту жуть, не подумав, вот и все.
— Да, — медленно проговорила я. Ее слова пропитывали меня, проникая в каждую клетку. — Да, может быть, и так… но…
Я взглянула на сестру и тут же поняла, что и она наконец-то заметила то, о чем я всегда знала. Мои яркие голубые глаза. Единственные голубые глаза во всей нашей семье. Во всех поколениях.
— Но ты все равно должна выяснить, правда это или нет, — закончила за меня Горошинка. — Они так любили друг друга, особенно тогда, когда она уехала из Бруклина и бросила свою семью, только чтобы быть с папой. Не верю, что мог быть какой-то другой мужчина, в этом просто нет смысла… но даже если он был, это ничего не меняет! Ты — это все равно ты. Ты все равно все та же Луна и всегда ею будешь!
Откуда ей знать, что я всегда чувствовала себя немножко чужой в собственной семье? Всегда чувствовала, что выбиваюсь из общей картины. И мамины слова странным образом расставили все на свои места.
Папа тоже хотел поехать с нами, но мы уговорили его остаться. Даже сейчас, спустя много месяцев, он не пришел в себя после смерти мамы. У него все еще прыгало давление, и врачи посоветовали ему воздержаться от перелетов. О пленке мы ему не сказали, хотя и могли бы. Думаю, я просто понимала, что эта новость его ранит. Поэтому мы убедили папу остаться дома, под опекой друзей, и предоставить нам возможность разобраться со всеми бумагами. А еще, возможно, раскрыть парочку секретов и получше узнать ту часть меня, которая была так похожа на маму и искренне верила, что найдет ее в Бруклине.
Ее сестра, Стефани, хотела продать дом сразу же, как только их отец, наш дедушка, умер в тысяча девятьсот восемьдесят втором году. Наш почтовый ящик был до отвала забит письмами от адвокатов. Я не знала, о чем в них идет речь, но видела, как от одного только вида конверта со штемпелем авиапочты мамины руки начинали дрожать. Она отказывалась продавать дом и была непреклонна. У нее были на то причины, мы их не знали, но какими бы они ни были, возможно, все дело было в том, что она хотела завещать свою половину дома Горошинке и мне. И вот теперь, именно в тот момент, когда это было так нужно, мы могли получить много денег.
