И цвет волос? И длину? И густоту? Ах, как захотелось ей знать, даровитая ли она жена или дар в ней слаб.
Агнес вскочила с постели:
— Ута! — закричала она, скидывая с себя дорогую нижнюю рубаху небережно. — Ута, сюда иди!
Сама стала к зеркалу нагая и разглядывала себя. И все, что видела она, не нравилось ей. Ноги худы, дыра промеж них, кулак проходит, лобок едва порос редкими волосами, груди тверды и не висят, но малы, а еще ребра, а еще ключицы, а еще таза кости острые торчат, как у дохлой лошади, что лежит неделю в придорожной канаве.
Девушка, хоть и молода была, а понимала, нет, не желанна она, чего же удивляться, что господин не нее не смотрел, когда рядом эта Брунхильда была. У той-то силы и красоты как у кобылицы молодой. Все у этой дуры беззубой было: и зад, и грудь, и ноги красивые, и лицо, и лобок черен от волос, и рост.
— Ута! — заорала Агнес. — Бегом сюда беги, корова ты дебелая, иначе морду разобью!
Тут же затопала рахоба за дверью, запыхтела, видно, что бежала по лестнице, дверь отворила:
— Госпожа, звали? Что, ужин подавать?
— Свечи неси, — рявкнула Агнес.
— Сколько? — спросила служанка.
— Много, дюжину неси!
Расставила свечи вокруг, зажгла их. Стала к зеркалу, постояла: да, теперь все хорошо видно. Взяла книгу, раскрыла на том месте, где остановилась. Стала опять читать, читала про себя, лишь губы от волнения шевелились.
— Волосы, волосы, волосы, — шептал она, подняв глаза от книги в зеркало, — «не глупой силой рук, а лишь дерзновением души, все презирающей, и волей неуклонной», — повторила она последние строки в абзаце. — «Дерзновением души».
Она смотрела и смотрела в зеркало, ничего не делая, не шевелилась. Едва дышала носом, стояла и просто смотрела на себя исподлобья, чуть наклонив вперед голову. Повторяя про себя: «Лишь дерзновением души. Лишь дерзновением души».
Свечи помалу оплывать стали, капать воском. За дверью ходила на цыпочках тяжелая Ута. Прислушивалась, что там у хозяйки. А она все смотрела и смотрела на себя в зеркало, пока ломить глаза не стало. Кажется… Кажется…
— Ута! — закричала она.
— Да, госпожа, — тут же отозвалась Ута, отворяя дверь.
— Сюда иди, — сказала Агнес и наклонила голову, словно собиралась боднуть служанку. — Смотри!
— Куда? — с испугом спросила, глупа служанка.
— На волосы смотри, дура!
— А что там? — подвывала Ута.
Агнес захотелось ее убить.
— Смотри, дура, потемнели ли волосы? — еле сдерживаясь, произнесла Агнес.
— Ах! Да! Потемнели, стали темны в корнях возле пробора!
