– Ну, поехали.
– Еще пей. Надо, чтобы она прошла. Давай, все пиво до конца.
– Ничего себе. Как я это сделал? Иногда мне кажется, что я не человек.
– У тебя нет другого доллара? Этот мятый какой-то.
– Никогда раньше не глотал первый номер.
– Да, большая таблетка.
– Больше не бывает. Это для лошадей?
– Нет.
– Да точно для лошадей.
– Нет. Лошадям они впрыскивают в рот специальную пасту, – объяснила она. – Она такая вязкая, что лошадь не может ее выплюнуть. Таблетки для лошадей больше не делают.
– Не делают?
– Больше нет.
– Но если бы делали.
когда руки не тряслись в сиэтлской центральной
Не прошло и двух дней, как я начал бриться сам и даже побрил пару новеньких – лекарства, которые мне кололи, оказались удивительно действенными. Удивительно, потому что всего за несколько часов до инъекции меня везли по коридорам больницы и мне мерещился теплый летний дождь. Все предметы в палатах по обе стороны коридора – вазы, пепельницы, кровати – выглядели мокрыми и пугающими, они даже не пытались скрыть свою истинную сущность.
В меня вогнали несколько шприцев с лекарствами, и я словно превратился из невесомой пенопластовой штуковины в человека. Я вытянул руки и посмотрел на них. Они были неподвижны, как у статуи.
Я брил Билла, моего соседа по палате.
– Поаккуратней там с моими усами, – сказал он.
– Пока тебе все нравится?
– Пока да.
– Теперь я другую сторону побрею.
– Было бы неплохо, дружище.
Прямо под скулой у Билла был маленькая отметина, там, где пуля вошла в щеку, а на другой щеке – шрам побольше, в том месте, где она вышла.
– Пуля, которой тебе прострелили лицо, еще что-нибудь натворила?
– Откуда я знаю. Я за ней не следил. Даже если пуля проходит навылет, все равно чувствуешь просто, что тебе выстрелили в башку.
– А это что за маленький шрам вот здесь, ближе к уху?
– Не знаю. Может, я с ним родился. Никогда его раньше не замечал.
– Однажды люди прочтут о тебе в рассказе или в стихотворении. Как бы ты себя описал для них?
– Ну, не знаю. Жирный говнюк, наверное.
– Нет, серьезно.
– Ты же не собираешься обо мне писать.
– Вообще-то я писатель.
– Ладно, тогда скажи им, что я полный.
– Он полный.
– В меня два раза стреляли.
– Два раза?
– Каждая жена по разу, итого – три пули и четыре отверстия, три входных, одно выходное.
– И ты все еще жив.
– Ты будешь что-нибудь менять для своего стихотворения?
– Нет, все запишу слово в слово.
– Это жаль, потому что ты будешь выглядеть глупо, спрашивая, жив я или нет. Ясно же, что жив.
