Я отвернулся, потому что у меня перехватило горло. Внезапно у меня случилась эрекция. Я знал, что иногда мужчины реагируют так на мужчин, но я не знал, что я тоже. Грудь у него была как у Христа. Вот, наверное, кто он был.
Я мог бы пойти за любым человеком из того поезда. Все было бы точно так же.
Я вернулся на станцию, чтобы еще поездить над городом.
Ничто не мешало мне вернуться туда, где мы с Мишель жили, но те дни загнали нас в «Ребел Мотел». Горничные выплевывали жвачку в душевых. Пахло дезинсекцией. Я не собирался возвращаться туда, сидеть в номере и ждать.
У нас с Мишель были свои разборки. Иногда от этого всего становилось очень тоскливо, но мне казалось, что она мне необходима. Лишь бы во всех этих мотелях был кто-то, кто знает, как меня зовут на самом деле.
На заднем дворе у них там были эти мусорные баки, набитые Бог знает чем. Мы даже вообразить себе не можем, что нас ждет, это точно.
Представьте, как это – свернувшись калачиком, парить в темноте. Даже если бы вы могли думать, даже если бы у вас было воображение, разве могли бы вы вообразить полную противоположность этому, удивительный мир, который даосы зовут «Десять тысяч вещей»? А если бы темнота просто стала темнее. А потом вы бы умерли. Какое вам было бы дело? Как вообще вы могли бы заметить разницу?
Я сидел впереди. Прямо рядом со мной была маленькая кабинка, наполненная машинистом. Можно было почувствовать, как он там материализуется и дематериализуется. В темноте, под вселенной, не имело значения, что машинист был слепым. Он ощущал будущее лицом. И вдруг поезд умолк, как будто получив под дых, и мы снова въехали в вечер.
Наискосок от меня сидела прелестная черная девочка лет шестнадцати, обколовшаяся и совсем никакая. Она не могла держать голову. Не могла перестать грезить. Она знала: да мы могли бы и собачьи слезы пить. Ничего не имело значения, кроме того, что мы живы.
– Я никогда не пробовал черного меда, – сказал я ей.
Она почесала нос и закрыла глаза, ее лицо снова окунулось в Рай.
Я сказал:
– Эй.
– Черного. Я не черная, – сказала она, – я желтая. Не называй меня черной.
– Хотел бы я того же, что у тебя, – сказал я.
– Больше нет, парень. Нет, нет, нет. – Она смеялась как Бог. Я не винил ее за то, что она смеется.
– А нельзя достать еще?
– Сколько тебе нужно? Есть десятка?
– Наверное. Да.
– Я тебя отведу, – сказала она. – Я отведу тебя в «Савой». – И через две остановки мы сошли с поезда и спустились в город. Несколько человек стояли вокруг мусорных баков, из которых вырывались языки пламени, и все в таком духе, кто-то что-то бормотал, кто-то пел. На фонарях и светофорах были противоударные сетки.
