Я знаю, некоторые верят, что, когда смотришь вокруг, на самом деле видишь самого себя. Такие вот случаи заставляют меня думать, что они могут быть правы.
Отель «Савой» был плохим местом. Чем выше он поднимался над Первой авеню, тем призрачнее становилась его реальность, его верхние этажи утекали в космос. По лестницам волочились вверх чудовища. В подвале был бар размером с олимпийский бассейн, со стойкой вдоль трех стен, со сценой, над которой неподвижно висел тяжелый золотой занавес. Все знали, что делать. Посетители расплачивались банкнотами, которые они делали, отрывая уголки у двадцаток и приклеивая их на однодолларовые купюры. Там был мужчина в цилиндре, с шапкой густых светлых волос и острой светлой бородкой. Было похоже, что он хочет там быть. Откуда он знал, что нужно делать? Красивые женщины на периферии моего зрения исчезали, стоило посмотреть прямо на них. Снаружи зима. Еще день, но уже ночь. Темен, темен «счастливый час». Я не знал правил. Я не знал, что нужно делать.
В последний раз я оказался в «Савое», когда был в Омахе. Я больше года не бывал в подобных местах, но мне становилось только хуже. Когда я кашлял, я видел искры.
Там, в подвале, все, кроме занавеса, было красным. Это выглядело как фильм о том, что происходит прямо сейчас. Чернокожие сутенеры в шубах. Женщины – пустые сияющие пятна с парящими в них фотографиями печальных девушек. «Я возьму у тебя деньги и пойду наверх», – сказал мне кто-то.
Мишель ушла от меня насовсем к мужчине по имени Джон Смит, или лучше сказать, что когда мы в очередной раз расстались, она сошлась с другим мужчиной, а вскоре после этого ей не повезло и она умерла? Так или иначе, ко мне она не вернулась.
Я знал этого Джона Смита. Однажды на вечеринке он пытался продать мне пистолет, а потом на той же вечеринке он заставил всех замолчать на несколько минут, потому что я подпевал песне, которая играла по радио, а ему понравился мой голос. Мишель поехала с ним в Канзас-Сити, и однажды ночью, когда его не было, она наглоталась таблеток и положила рядом записку, ему на подушку, чтобы он точно увидел эту записку и спас ее. Но он был настолько пьян, когда пришел, что просто лег щекой на бумажку и уснул. Когда на следующее утро он проснулся, моя прекрасная Мишель была мертвой и холодной.
Она была женщиной, она была предательницей, она была неотразима. Мужчины и женщины – все хотели ее. Но я был единственным, кто, наверное, любил ее.
