– Это же драйв-ин! – закричал Джорджи, раскинув руки.
– Драйв-ин… – Я не был уверен, что понимаю.
– Эти мудаки крутят кино в снежную бурю!
– А, ясно. Мне показалось другое.
Мы осторожно спустились вниз, пролезли через дыру в заборе и встали у края площадки. Динамики, которые я по ошибке принял за надгробные таблички, глухо бормотали в унисон. Потом забренчала музыка, я едва мог уловить мотив. Звезды кинематографа ехали на велосипедах вдоль реки и смеялись своими исполинскими прекрасными ртами. Если кто и приезжал посмотреть фильм, то они уехали, когда началась буря. Там не было ни одной машины, ни с пустым баком, ни застрявшей с прошлой недели из-за какой-нибудь поломки. Через пару минут, посреди вихря кадрили, экран потух, кинолето закончилось, снег потемнел, осталось только мое дыхание.
– Кажется, я начинаю что-то видеть, – сказал Джорджи через минуту.
И действительно, в общей серости стали зарождаться очертания предметов.
– Но что близко, а что далеко? – умолял я Джорджи.
Методом проб и ошибок, после долгого хождения туда-сюда в мокрых насквозь ботинках, мы наконец отыскали пикап и забрались внутрь, трясясь от холода.
– Поехали отсюда, – сказал я.
– Мы не можем ехать без фар.
– Нам надо вернуться. Мы забрались очень далеко от дома.
– Нет, не очень.
– Но мы же проехали километров пятьсот.
– Мы рядом с городом, Долбоеб, дружище. Мы просто ездили кругами все это время.
– Мы не можем тут ночевать. Слышишь, там шоссе, совсем рядом.
– Мы просто останемся здесь и дождемся ночи. Ночью мы сможем поехать домой. Ночью мы будем невидимы.
Нас засыпáло снегом, и мы слушали, как по трассе из Сан-Франциско в Пенсильванию проезжают фуры, словно дрожь пробегает по полотну длинной ножовки.
– Надо бы дать зайчатам молока, – нарушил молчание Джорджи.
– У нас нет молока.
– Мы добавим в него сахара.
– Ты можешь забыть о молоке хоть на секунду?
– Но они же млекопитающие, дружище.
– Забудь о них.
– Кстати, где они?
– Ты меня не слушаешь. Я же сказал, забудь о них.
– Где зайчата?
Правда была в том, что я совсем про них забыл и они умерли.
– Они соскользнули назад, и я их раздавил. – Я был готов заплакать.
– Соскользнули?
Он сидел и смотрел, как я вытаскиваю зайчат из-под рубашки. Я брал их по одному, держал в ладонях, и мы разглядывали их. Их было восемь. Они были не больше моего пальца, но у них уже все было. Крошечные лапки! Веки! Даже усики!
– Умерли, – сказал я.
– Ты портишь все, к чему прикасаешься? С тобой всегда так?
