– Что это? Змея? – поинтересовался отец семейства.
– Нет, не змея. Это зайчиха, а внутри у нее детеныши, – ответил Джорджи.
– Детеныши! – повторила мать, а отец сразу же выжал газ, не обращая внимания на протесты малышей на заднем сиденье.
Джорджи вернулся к пикапу. Он вытянул перед собой рубашку, как будто нес в ней яблоки или что-то вроде того, но на деле там оказались крошечные склизкие зайчата.
– Я это есть не буду, – сказал я.
– Возьми их. Возьми. Я поведу, а ты возьми их, – сказал он, высыпал зайчат мне на колени и сел за руль. Он ехал все быстрее и быстрее, и вид у него был торжествующий.
– Мы убили мать, но спасли детей.
– Темнеет, – сказал я. – Давай вернемся в город.
– Считай, мы уже там! – Сто, сто десять, сто сорок – он разогнался под сто пятьдесят.
– Этим зайчатам нужно тепло. – Одного за другим я просунул их между пуговиц рубашки и устроил у себя на животе. – Они едва шевелятся, – сказал я Джорджи.
– Мы достанем молоко, сахар и все, что нужно. Мы вырастим их сами. Они у нас будут огромные, как гориллы.
Дорога, на которой мы заблудились, шла ровно посередине мира. День еще не кончился, но солнце уже светило не ярче нарисованного, не ярче губки. При таком освещении ярко-оранжевый капот пикапа стал темно-синим.
Джорджи дал машине съехать на обочину, медленно-медленно, как будто заснул или отчаялся найти дорогу назад.
– Что такое? – спросил я.
– Мы не можем ехать дальше, у меня нет фар.
Мы остановились под странным небом, на которое было наложено тусклое изображение полумесяца.
Рядом оказался небольшой лесок. В тот день было сухо и жарко, сосны и что там еще было как будто кипели на медленном огне, но пока мы сидели и курили, заметно похолодало.
– Кончилось лето, – сказал я.
Это было в тот год, когда на Средний Запад пришли облака из Арктики и в сентябре у нас было две недели зимы.
– Ты понимаешь, что сейчас пойдет снег? – спросил меня Джорджи.
Он был прав, на нас надвигалась иссиня-черная буря. Мы вылезли из машины и стали ходить кругом как идиоты. Что за чудесный холод! И внезапная хрусткость, и острый колющий запах хвои!
Вихри снега кружились перед глазами, опускалась ночь. Я никак не мог найти пикап. Мы все меньше и меньше понимали, где мы. Я все кричал: «Джорджи, ты что-нибудь видишь?» А он все повторял: «Что вижу, что?»
В темноте светилась только полоска заката, мерцавшая под кромкой облаков. Мы пошли в ту сторону.
Мы кое-как спускались по склону холма, внизу было поле, по-видимому военное кладбище – ряды и ряды одинаковых простых табличек на солдатских могилах. Я никогда раньше не бывал здесь. На той стороне поля, за снежным занавесом, небеса разверзлись и из бриллиантово-голубого лета на землю сходили ангелы, их огромные светящиеся лица выражали сострадание. Что-то вонзилось мне в сердце и побежало вниз по позвонкам, и если бы у меня в кишках что-нибудь было, я бы наложил в штаны от страха.
