Я не преувеличивал, когда говорил о больничных браслетах. У Кида Уильямса на руке был такой. Он только что сбежал из отделения детоксикации, перелез через стену. «Купи мне выпить. Купи мне выпить», – сказал он своим высоким голосом. Потом нахмурился и сказал своим низким голосом: «Я зашел ненадолго», – и, просветлев, высоким: «Хотел с вами со всеми повидаться! Купи мне стаканчик, а то я без кошелька, без бумажника, все деньги у меня забрали. Ворюги». Он тянулся к девушке за барной стойкой, как ребенок к игрушке. На нем была только ночная рубашка, заправленная в штаны, и больничные тапочки из зеленой бумаги.
Внезапно я вспомнил, что то ли сам Хотэл, то ли кто-то из его знакомых говорил мне за несколько недель до этого, что он кого-то ограбил и теперь у него неприятности. Какие-то студенты торговали кокаином, и он отобрал у них деньги и наркотики, угрожая им пистолетом, а они решили сдать его полиции. Я совсем забыл, что мне об этом рассказывали.
А потом, как будто все было недостаточно запутано, я понял, что все это веселье было вовсе не прощальной вечеринкой, наоборот, мы праздновали возвращение Хотэла. Его оправдали. Адвокату удалось вытащить его, представив дело любопытным образом: якобы Хотэл пытался защитить общество от наркоторговцев. Отчаявшись понять, кто в этой истории на самом деле преступник, присяжные проголосовали так, чтобы умыть руки, и Хотэла отпустили. Вот, оказывается, о чем мы говорили с ним перед этим, но я совершенно не понимал тогда, что происходит.
В «Вайне» часто такое бывало, ты мог думать, что сегодня – это вчера, а вчера – это завтра и так далее. Потому что наши жизни казались нам трагическими, и мы пили. Мы чувствовали беспомощность, обреченность. Мы знали, что умрем в наручниках. С нами покончат, и в этом не будет нашей вины. Так мы себе представляли. И все-таки каждый раз по какой-нибудь нелепой причине нас оправдывали.
Хотэлу вернули всю оставшуюся жизнь, двадцать пять лет и еще сколько-то. Полицейские, сильно раздосадованные тем, что он так легко отделался, пообещали ему, что если он не уберется из города, то пожалеет. Он еще какое-то время не уезжал, но потом поругался со своей девушкой и уехал – работал где-то в Денвере, в Рино, еще где-то на западе, – а потом, меньше чем через год, вернулся, потому что не мог без нее.
Теперь ему было то ли двадцать, то ли двадцать один.
«Вайн» снесли. Из-за программы реновации все улицы теперь выглядели по-другому. Что до меня, мы с моей девушкой расстались, но друг без друга не могли.
