Я почувствовал, что он меня боится, и это меня раззадорило. Я бросил «фольксваген» посреди парковки с открытой дверью, работающим мотором и включенными фарами.
Том с Ричардом взбежали за мной по лестнице на второй этаж, я принялся колотить в дверь рукояткой пистолета. Я знал, что это та квартира. Я ударил еще несколько раз. Женщина в белой ночной рубашке открыла дверь и попятилась, повторяя: «Не надо. Хорошо. Хорошо. Хорошо».
– Это Тэтчер тебе сказал, иначе ты бы не открыла, – сказал я.
– Джим? Его нет в городе.
Ее длинные черные волосы были собраны в хвост. Ее глаза прямо тряслись в черепной коробке.
– Пусть выходит, – сказал я.
– Он в Калифорнии.
– Он в спальне.
Я пошел на нее, выставив перед собой пистолет.
– Здесь мои дети, – взмолилась она.
– Мне все равно! Ложись на пол!
Она легла, я прижал ее щекой к ковру и приставил пистолет ей к виску.
Тэтчеру лучше было выйти прямо сейчас, или я не знал, что сделаю.
– Она у меня здесь, на полу! – крикнул я в сторону спальни.
– Дети спят. – Она заплакала, слезы потекли по переносице.
Ричард прошел по коридору прямо в спальню – это было внезапно и глупо. Он любил вот так выставиться, сделать что-нибудь саморазрушительное.
– Здесь никого, только двое маленьких детей.
Том пошел за ним.
– Он вылез в окно, – крикнул он мне.
Я сделал два шага и посмотрел из окна гостиной вниз на парковку. Я не был уверен, но было похоже, что машины Тэтчера там нет.
Женщина не двинулась с места. Она так и лежала на ковре.
– Его правда здесь нет, – сказала она.
Я знал, что нет.
– Мне все равно. Ты об этом пожалеешь, – сказал я.
Я увидел Джека Хотэла, он был в костюме-тройке оливкового цвета, его светлые волосы были зачесаны назад, его лицо сияло и страдало. Это было в «Вайне», и все, кто его знал, угощали его выпивкой – он не успевал поставить стакан – и те, кто был с ним едва знаком, и те, кто даже не был уверен, знают они его или нет. Повод был грустный, головокружительный. Его судили за вооруженное ограбление. Он пришел в «Вайн» прямо из суда, во время перерыва на ланч. Он посмотрел в глаза своему адвокату и догадался, что заседание будет коротким. Согласно юридической арифметике, постигнуть которую под силу только обвиняемому, выходило, что минимальным наказанием в его случае будет двадцать пять лет.
Это было настолько чудовищно, что звучало как шутка. Я лично не мог припомнить никого, кто бы жил так долго. Самому Хотэлу было то ли восемнадцать, то ли девятнадцать.
