– Тебе больно?
Тату улыбнулся, качнув головой. Это не было ответом на вопрос – скорее, способ избежать его.
Анни вгляделась в младшего брата. Только теперь она заметила царапины на его предплечье, увидела темные круги под глазами и поняла, что понятия не имеет о том, что происходит в его жизни. Его частые ночевки дома она сначала приписывала беспокойству за Арто и тому всеобщему настроению, царившему в доме родителей, но внезапно Анни с ясно осознала, что на самом деле у Тату был другой дом, и пока он был здесь, кто-то ждал его там.
– Что, черная кошка пробежала?
– Чего?
– Так говорят в Швеции. Кошка пробежала. Это значит… размолвка вышла.
– Кошка, говоришь?
Тату засмеялся. Он смеялся все громче и громче. А, отсмеявшись, кивнул.
– Ну да, кошка, пожалуй, что и так.
– И ты ничего не можешь сделать?
– Нет, ничего. Ну что, едем?
И навесив на лицо свою дурацкую ухмылку, брат взял ее сумку и начал спускаться по лестнице. Только теперь Анни увидела, что он слегка прихрамывает. Чаще всего брату удавалось избегать неприятностей, но, по-видимому, они все таки изредка настигали его, но если он не хотел об этом говорить, то Анни и не собиралась настаивать. Как ни крути, а хорошо когда рядом есть кто-то, у кого хватает ума порой просто помолчать.
Тату помог Анни дотащить сумку до машины. Он сделал это как бы между прочим, мимоходом. И никто не стал задавать им вопросов, потому что со стороны казалось, что они просто отправились в город по делам. Был морозный январский день, на голубом небе ярким белым светом сияло солнце, пригревая на свой зимний манер, несильно и поверхностно, но все равно хотелось подставить ему свое лицо – так сильно все уже соскучились по солнышку, теплу, свету. Все братья и сестры были на улице, кто-то играл во дворе, дверь в коровник была распахнута и изнутри доносился смех Сири, к которому примешивался смех Лаури.
Анни огляделась по сторонам, прежде чем покинуть дом. Бросила последний взгляд на постель, на лестницу, на кухню, кухонный диванчик, коврики, занавески. В немилосердно-ярком зимнем свете все детали интерьера выглядели резкими, словно вырезанные ножом. Она оглядела двор. И пусть она знала, понимала умом, у нее все равно было такое чувство, словно она в последний раз видит это место. А вместе с ним и свою семью. Ее внезапно охватило – впрочем, тут же задушенное на корню – нестерпимое желание обнять их всех, одного за другим. Это действительно казалось подозрительным, ничего подобного она никогда раньше не испытывала.
